Тысячелетний мальчик - [8]

Так мы потеряли отца, рассказывала мама. Никто не видел, как он упал. Ветер усилился, капитан приказал убрать паруса, и корабль то взлетал на волне, то падал обратно. Когда корабль вздыбился на белом гребне, папа, как это обычно делали все, забрался на самый край кормы. В некотором смысле там получалось укромное место – за мешками, привязанными верёвками. Мешки отчасти закрывали от посторонних взглядов, а на верёвке можно было повиснуть.

На корме папу видели в последний раз.

Мама первой заметила его отсутствие. Все, чтобы не вымокнуть, стояли близко друг к другу. Она спросила:

– А где Эйнар?

Когда стало понятно, что произошло, капитан развернул корабль носом к шторму и начал лавировать туда-сюда. Мы прошли назад даже больше, чем по курсу, – на случай, если отца отнесло течением. Но не нашли никого. Даже если он кричал с воды, скорее всего его никто не услышал из-за шума волн, ветра и скрипа старого корабля.

Какая нелепая смерть. Я до сих пор переживаю, хотя почти не помню отца. С тех пор прошли столетия, но боль не отпускает меня, несмотря на множество грустных и ужасных вещей, с которыми я встречался в жизни.

– Тяжелее всего, – говорила мама, – что нам нельзя было горевать. Мне приходилось притворяться не более расстроенной, чем остальные, кто едва его знал. И объяснять твои слёзы тем, что ты маленький и любая смерть огорчает тебя, а не тем, что ты потерял отца.

– Но почему? – обычно спрашивал я.

– Таков был план – спрятаться от охотников за жемчужинами. И я следовала ему. До сих пор мне не известно – не столкнули ли его специально. На корабле был один пассажир: дьявол со злыми глазами и огромной чёрной бородой. Он с твоим отцом повздорил. Я знаю, что Эйнар ему не доверял. Когда ты заплакал от холода, он приказал мне: «Заткни своего дитёнка!» А когда ты выл по упавшему за борт человеку, твоему отцу – хотя этого никто и не знал, – он пригрозил, что выбросит тебя в море вслед за ним.

Закрыв глаза, я могу представить себе его лицо, в нескольких дюймах от моего. Он рычит: «Заткни пасть! Закрой рот!» – рыдающему ребёнку. От этих воспоминаний мне становится холодно.

Через шесть дней, закоченевшие, промокшие до нитки, пропахшие овечьим сыром, тюленьими кожами и корабельным дёгтем, мы с мамой добрались до устья Тиин и сошли с корабля на длинный деревянный причал. Возле причала стояли рыбацкие хижины.

Мама покинула Данию молодой женой, а прибыла в устье Тиин вдовой с маленьким ребёнком-сиротой.

Маленький. Старый. Я.

Потом, через тысячу лет, крошечная девочка упала и разбила голову в нашем дворе. Это событие изменило всё.

Глава 11

В тот день, когда всё это произошло, мама спросила меня:

– Ты знаешь, какой сегодня день, Алве?

Когда мы были одни – то есть практически всегда, – она называла меня именем, данным при рождении.

Я знал, но притворился, будто не знаю, чтобы дать ей шанс с удовольствием напомнить мне.

– Тридцать лет в Дубовом хуторе. Тридцать лет, как мы въехали в этот дом.

Мама улыбнулась мне редкозубой улыбкой и обняла своими сильными руками.

– Я не хочу больше переезжать. После того, что было в прошлый раз.

Она часто это повторяла.

В ответ я заставил себя улыбнуться и кивнул и не напомнил ей, что мир стал меняться быстрее, чем раньше.

Мама беспокоилась. Мы оба беспокоились. Переезжать в новые дома, оставаться незамеченными – в общем, жить – становилось труднее и труднее.

Это никогда не было слишком просто. Но мы с мамой, достаточно подвижные, легко находили кого-то, желающего сдать маленький дом или хотя бы комнату. Мы свели количество вещей к минимуму и некоторые из них хранили в отдельном месте, например книги.

Но теперь? Теперь каждый хочет узнать о тебе всё. Договор аренды, банковские счета, лицензии на это, разрешения на то, бланки для заполнения, личные документы…

Мама редко слушала новости по беспроводному громкоговорителю. Они были, по её словам, «слишком неоднозначными». Думаю, она имела в виду «чересчур пугающими». Мы слишком долго прятались, и мама уже не могла понять большой мир с бензиновыми двигателями, реактивными самолётами, компьютерами и мобильными телефонами.

Но я порой, когда мама была в своей комнате наверху, слушал новости. Я пытался их понять и ужасно хотел жить в этом мире: настоящем мире со всеми его чудесами.

Мама прищёлкнула языком:

– Девочка опять здесь, Алве.

Она вытерла руки и выглянула в окно столовой.

– Уже второй раз на этой неделе. И с ней кто-то ещё. Вон там, слева. Видишь?

Мама называла её «маленькая любопытная девочка». Теперь-то я знаю, что её зовут Рокси Минто. Впервые мама заметила, что она за нами шпионит, год назад. Сначала мама предположила худшее – что будет как в прошлый раз, когда мы здесь жили. Мальчишки превратили нашу жизнь в ад: они начали задавать вопросы, и нам пришлось уехать.

Но вышло по-другому. Девочка просто смотрела, и всё. Мы слышали, как она старательно пряталась в кустах.

До сегодняшнего дня девочка всегда приходила одна. Она ложилась в траву перед кустами можжевельника и смотрела, как мы занимаемся своими делами. Затем наступила осень, листья опали, и девочка перестала приходить. Видимо, ей стало трудно прятаться.