Тысячелетие вокруг Каспия - [22]
Ведь никому не приходит в голову удивляться, почему юноша сильнее старца или ребенка, но при анализе межэтнических коллизий это обстоятельство всегда упускается из виду, что неизбежно ведет к недоумению. Так, но откуда начинать мерить? При старой методике найти точку отсчета невозможно, при нашей — это пассионарный толчок, зачинающий этногенетический процесс. Таким образом, естествознание дало истории скелет, необходимый для обобщений.
Поскольку мы избрали главным объектом исследования Великую степь, то естественно, что другие страны Евразийского континента предстанут перед исследователем в своеобразных ракурсах и степенях приближения. Это неизбежно, но отнюдь не беда: фон на любой картине выглядит более обобщенно, нежели центральное изображение. Воспользуемся же изложенным географическим принципом для того, чтобы очертить рамку вокруг сюжета хуннской трагедии, протекавшей в III в. до н. э. — XII в. н. э.
За пределами этой рамки окажутся Индия, Индокитай, Корея и Япония, циркумполярные области и Африка южнее Сахары.
Нельзя сказать, что этногенезы в этих странах совсем не отражались на интересующем нас регионе, но воздействие их было столь слабо, что этой величиной можно пренебречь.
13. Почему китайцы не проникли в Европу?
Странно, что никто до сих пор не поставил этого вопроса. Если исходить из банального восприятия истории, согласно которому развивающаяся культура при демографическом росте должна расширяться, подавляя разрозненные племена, то удивительно: почему китайская агрессия эпохи Хань (II в до н. э.) и эпохи Тан (VII–VIII вв.) захлебнулась, да столь трагично, что после них Северный Китай дважды попадал в руки степных народов Сибири и Дальнего Востока. А ведь Китай, объединенный в III в. до н. э. первым императором династии Цинь — Ши-хуанди, имел армию в 20 раз большую, чем у племенного союза Хунну, и в таком же соотношении были военные силы империи Тан и Тюркского каганата. Экономика в земледельческом Китае была неизмеримо более развита, чем в скотоводческой державе Хунну. Культура эпохи Тан — это одна из кульминаций мировой культуры, и недаром Н. И. Конрад почтил ее названием «Китайского Возрождения». Правильно это его определение или нет — здесь мы разбирать не будем; в любом случае это комплимент китайской цивилизации.
Подробный ответ на поставленный вопрос содержится в нашей «Степной трилогии», что дает нам право в этой книге ограничиться кратким резюме.
В истории Срединного государства, которое мы называем Китаем, были такие же взлеты и падения, как и во всех других краях ойкумены. Они хронологически не совпадали с пассионарными толчками Средиземноморья и Великой Евразийской Степи, что крайне перспективно для понимания глобального этногенеза.
В этнической истории Китая, как и в прочих случаях, следует учитывать два параметра: пространственный и временной. Первый определяется условиями адаптации к региону с четкими ландшафтными и климатическими условиями. В данном случае — это область между двумя великими реками: Хуанхэ и Янцзы, обильно орошаемая тихоокеанскими муссонами, с климатом настолько теплым, что на юге региона, южнее хребта Циньлин, не выпадает снега. Джунгли к югу от Янзцы мало отличаются от прародины китайцев, и потому в течение всего исторического периода распространение китайского населения на юг шло беспрепятственно.
Иное дело на западе и севере. На западе лежит Тибет, нагорье холодное, с разреженным воздухом, дышать которым без привычки трудно, и с вечными снегами на вершинах гор. На севере — бескрайние пустыни: Гоби, Алашаньская, Такла-Макан — с сухими травами, тамариском и деревьями только на горных склонах. Обе страны для китайского населения Срединной равнины были непривлекательны; поэтому древние китайцы заселили только цепь оазисов на склонах Наньшаня и, по временам, осваивали Люкчунскую впадину, лежавшую ниже уровня океана и имеющую особый микроклимат. Но даже и тут обитатели Великой степи вытеснили китайских колонистов и освоили Турфанский оазис для себя. При несхожести географических условий обратная связь этноса и ландшафта становится особенно жесткой.
Не менее важна хронологическая последовательность витков этногенеза. Их известно три: архаический, древний и средневековый. Возможно, что в XVIII в. начался новый виток, но утверждать что-либо невозможно из-за аберрации близости и осложненности хода событий маньчжурским завоеванием XVII в.
Начало архаического витка в китайской истории датировано 2033 г. до н. э., но это не достоверно. Конец его, по тем же данным, — в 1066 г. до н. э. Последняя дата уточнена — 1027 г. до н. э., т. е. около 1000 лет, — нормальный срок затухания пассионарного импульса. Древний период известен лучше. Начался он с завоевания царства Шан племенем Чжоу, империя коих распалась на 1855 княжеств. С 842 г. до н. э. завоеватели и аборигены, уже слившиеся в единый суперэтнос, политически и культурно раздробленный, вступили в фазу подъема. Она выразилась в укрупнении удачливых государств (Го) и повальном истреблении побежденных. Это, естественно, вело к этнической нивеляции, и к 403 г. до н. э. осталось всего 7 этносов, находившихся в постоянной войне друг с другом. В пролитой крови остывала пассионарность системы. Победа царства Цинь (221 г. до н. э.) и последовавшие за ней казни побежденных снизили энергетический уровень оскудненного этноса.
