Тысяча и одна ночь. Книга 4 - [26]

И тогда госпожа Будур села с госпожой Хаят-ан-Нуфус и вспомнила своего возлюбленного, Камар-аз-Замана, и усилилась её печаль. И она заплакала от разлуки с ним и его отсутствия и произнесла:

"О вы, кто отсутствует, тревожна душа моя!

Ушли вы, и в теле нет дыхания, чтоб вздохнуть.

Ведь прежде зрачки мои томились бессонницей,

Разлились они в слезах - уж лучше бессонница!

Когда вы уехали, остался влюблённый в вас,

Спросите же вы о нем - в разлуке что вынес он?

Когда б не глаза мои (их слезы лились струёй),

Равнины земли мой пыл зажёг бы наверное.

Аллаху я жалуюсь на милых, утратив их,

И страсть и волненье в них не вызвали жалости.

Пред ними мой грех один - лишь то, что люблю я их:

В любви есть счастливые, но есть и несчастные".

А окончив говорить, Ситт Будур села рядом с госпожой Хаят-ан-Нусуф и поцеловала её в уста, и затем, в тот же час и минуту, она поднялась, совершила омовение и до тех пор молилась, пока Ситт Хаят-ан-Нуфус не заснула, и тогда Ситт Будур легла в её постель и повернула к ней спину и лежала так до утра. Когда же настал день, царь и его жена вошли к своей дочери и спросили её, каково ей, и она рассказала им о том, что видела и какие слышала стихи.

Вот что было с Хаят-ан-Нуфус и её родителями. Что же касается царицы Будур, то она вышла и села на престол своего царства. И поднялись к ней эмиры и все предводители и вельможи царства, и поздравляли её с воцарением, и поцеловали землю меж её рук и пожелали ей счастья. А Ситт Будур улыбнулась и проявила приветливость и наградила их, и оказала эмирам и вельможам царства уважение, увеличив их поместьями и свиту. Так все люди полюбили её и пожелали ей вечной власти, и они думали, что она мужчина.

И стала она приказывать и запрещать, и творила суд и выпустила тех, кто был в тюрьмах, и отменила пошлины, и она до тех пор сидела в месте суда, пока не настала ночь. И тогда она вошла в помещение, для неё приготовленное, и нашла Ситт Хаят-ан-Нуфус сидящей, и, сев рядом с нею, потрепала её по спине, и приласкала и поцеловала её меж глаз, и произнесла такие стихи:

"Мои слезы все ль объявили то, что таил я, -

Изнурением обессилена моя плоть в любви.

Я любовь скрывал, но в разлуки день говорит о ней

Всем доносчикам облик жалкий мой, и не скрыть её.

О ушедшие, свей покинув стан, поклянусь я вам -

Тело все моё изнурили вы, и погиб мой дух.

Поселились вы в глубине души, и глаза мои

Слезы льют струёй, и кровь капает из очей моих.

Кого нет со мной, тех душой своей я купить готов,

Да, наверное, и любовь моя улетает к ним.

Вот глаза мои: из любви к любимым отверг зрачок

Сладкий отдых сна, и струит слезу непрерывно он.

Враги думали, что суров я буду в любви к нему, -

Не бывать тому, и ушами я не внимаю им!

Обманулись все в том, что думали, и с одним я лишь

Камар-аз-Заманом желанного достичь могу.

Он собрал в себе все достоинства; не собрал никто

Из царей минувших достоинств всех, ему свойственных.

Так он щедр и добр, что забыли все, каким щедрым был

Ман ибн Заида и как кроток был сам Муавия.

Затянул я речь, и бессилен стих вашим прелестям

Описанье дать, а не то бы рифм не оставил я".

Затем царица Будур поднялась на ноги и, вытерев слезы, совершила омовение и стала молиться, и молилась до тех пор, пока Ситт Хаят-ан-Нуфус не одолел сон и она не заснула. И тогда Ситт Будур подошла и легла рядом с нею и пролежала до утра, а потом она поднялась, совершила утреннюю молитву и, сев на престол своего царства, стала приказывать и запрещать и творила справедливый суд.

Вот что было с нею. Что же касается до царя Армануса, то он вошёл к своей дочери и спросил её, каково ей, и она рассказала ему обо всем, что с ней случилось, и сказала те стихи, которые говорила царица Будур. "О батюшка, - сказала она, - я не видела никого умнее и стыдливее моего мужа, но только он плачет и вздыхает". - "О дочь моя, - отвечал ей царь, - потерпи с ним - осталась только эта третья ночь, и, если он не познает тебя и не уничтожит твою девственность, у нас найдётся для него план и способ, и я сниму с него власть и изгоню его из нашей страны".

И он сговорился так со своей дочерью и задумал такой план..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести десятая ночь

Когда же настала двести десятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Арманус сговорился так со своей дочерью и задумал такой план. И подошла ночь, и царица Будур перешла с престола царства во дворец и вошла в то помещение, которое было ей приготовлено, и увидала она, что свечи зажжены и что госпожа Хаят-ан-Нуфус сидит там. И ей вспомнился её муж, и то, что с ним произошло со времени их разлуки за этот небольшой срок, и она заплакала, испуская непрерывные вздохи, и произнесла такие стихи:

"Я клянусь, что весть о беде моей наполняет мир,

Точно солнца луч, восходящего ночью мрачною.

Его знак вещает, но трудно нам понять его,

Потому тоска перестать не может расти моя.

Ненавижу я прелесть стойкости, полюбив его,

Но видал ли ты среди любящих ненавистников?

Взгляды томные поражают нас остриём своим

(А сильнее всех поражают нас взгляды томные).

Распустил он кудри и снял покров, и увидел я