Тысяча и одна ночь. Книга 1 - [62]

И дали ей имя "Пронзающая сердце"

И её открыли в седьмой одежде, цветом между шафраном и апельсином, как сказал о ней поэт:

В покрывалах ходит, кичась, она, что окрашены

Под шафран, сандал, и сафлор, и мускус, и амбры цвет.

Тонок стан её, и коль скажет ей её юность: "Встань!",

Скажут бедра ей: "Посиди на месте, зачем спешить!"

И когда я буду просить сближенья и скажет ей

Красота: "Будь щедрой!" - чванливость скажет:

"Не надо!" - ей.

А невеста открыла глаза и сказала: "О боже, сделай его моим мужем и избавь меня от горбатого конюха!"

И её стали открывать во всех семи платьях, до последнего, перед Бедр-ад-дином Хасаном басрийским, а горбатый конюх сидел один; и когда с этим покончили, людям разрешили уйти, - и вышли все, кто был на свадьбе из женщин и детей, и никого не осталось, кроме Бедр-аддина Хасана и горбатого конюха. И прислужницы увели невесту, чтобы снять с неё одежды и драгоценности и приготовить её для жениха. И тогда конюх-горбун подошёл к Бедр-ад-дину Хасану и сказал ему: "О господин, сегодня вечером ты развлёк нас и осыпал нас милостями; не встанешь ли ты теперь и не уйдёшь ли?" - "Во имя Аллаха!" - сказал Хасан и вышел в дверь; но ифрит встретил его и сказал: "Постой, Бедр-ад-дин! Когда горбун выйдет в комнату отдохновения, войди немедля и садись за полог, и как только придёт невеста, скажи ей: "Я, твой муж и царь, только потому устроил эту хитрость, что боялся для тебя сглаза, а тот, кого ты видела, - конюх из наших конюхов". И потом подойди к ней и открой ей лицо и скажи: "Нас охватила ревность из-за этого дела!"

И пока Бедр-ад-дин разговаривал с ифритом, конюх вышел и пошёл в комнату отдохновения и сел на доски, и ифрит вылез из чашки с водой, в образе мыши, и пискнул: "Зик!" - "Что это такое?" - спросил горбун. И мышь стала расти и сделалась котом и промяукала: "Мяу-мяу!", и выросла ещё, и стала собакой и пролаяла: "Вaу, вау!"

И, увидев это, конюх испугался и закричал: "Вон, несчастный!" Но собака выросла и раздулась и превратилась в осла - и заревела и крикнула ему в лицо: "Хак, хак!"

И конюх испугался и закричал: "Ко мне все, кто есть в доме!" Но осел вдруг стал расти и сделался величиной с буйвола, и занял все помещение, и заговорил человеческим голосом: "Горе тебе, о горбун, о зловоннейший!"

И у конюха схватило живот, и он сел на доски в одежде, и зубы его застучали друг о друга, а ифрит сказал ему: "На земле тебе тесно, что ли? Ты не нашёл на ком жениться, кроме как на моей возлюбленной?"

И конюх промолчал, а ифрит воскликнул: "Отвечай, не то я поселю тебя во прахе". - "Клянусь Аллахом, - сказал конюх, - я не виноват! Они меня заставили, и я не знал, что у неё есть возлюбленные буйволы, и я раскаиваюсь перед Аллахом и перед тобой".

И ифрит сказал: "Клянусь тебе, если ты сейчас выйдешь отсюда или заговоришь прежде, чем взойдёт солнце, я убью тебя! А когда взойдёт солнце, уходи своей дорогой и не возвращайся в этот дом никогда".

После этого ифрит схватил конюха и сунул его в отверстие головой вниз и ногами вверх, и сказал: "Оставайся Здесь, и я буду сторожить тебя до восхода солнца".

Вот что произошло с горбуном. Что же касается Бедрад-дина Хасана басрийского, то он оставил горбуна и ифрита препираться и вошёл в дом и сел за пологом; и вдруг пришла невеста и с нею старуха, которая остановилась в дверях комнаты и сказала: "О отец стройности, встань, возьми залог Аллаха".

Потом старуха повернулась вспять, а невеста взошёл за полог на возвышение (а её имя было Ситт-аль-Хусн) - я сердце её было разбито, и она говорила в душе: "Клянусь Аллахом, я не дам ему овладеть мною, даже если он убьёт меня!" И, войдя за полог, она увидела Бедр-ад-дина и сказала ему: "Любимый, ты все ещё сидишь! Я говорила себе, что ты и горбатый конюх будете владеть мною сообща". - "А что привело к тебе конюха и где ему быть моим соучастником относительно тебя?" - сказал Бедрад-дин Хасан. И девушка спросила: "Кто же мой муж: ты или он?" - "О Ситт-аль-Хусн, - сказал Бедр-ад-дин, - мы сделали это, чтобы посмеяться над ним: когда прислужницы и певицы и твои родные увидели твою редкостную красоту, твой отец нанял конюха за десять динаров, чтобы отвратить от тебя дурной глаз, и теперь он ушёл".

И, услышав от Бедр-ад-дина эти слова, Ситт-аль-Хусн обрадовалась, и улыбнулась, и рассмеялась тихим смехом, и сказала: "Клянусь Аллахом, ты погасил во мне огонь! Ради Аллаха, возьми меня к себе и сожми в объятиях".

А она была без одежды и подняла рубашку до горла, так что стал виден её перед и зад; и когда Бедр-ад-дин увидел это, в нем заволновалась страсть, и он встал, распустил одежду, а потом он отвязал кошель с золотом, куда положил тысячу динаров, взятую у еврея, завернул его в шальвары и спрятал под край матраца, а чалму он снял и положил на скамеечку и остался в тонкой рубахе (а рубаха была вышита золотом). И тогда Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже привлёк её к себе и обнял её и велел ей охватить себя ногами, а потом он забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что Ситт-аль-Хусн несверлеиая жемчужина и не объезженная другим кобылица.