Тысяча четыреста восемнадцать дней - [3]

Вернемся снова к Гитлеру, пока еще уверенному в себе, опьяненному победами фюреру, вождю орды, которая двинулась по земле в танках, бронетранспортерах, безукоризненно строгими шеренгами, со знаменами, перечеркнутыми свастикой.

Гитлер сначала намеревался назвать план войны против СССР не «Барбароссой», а «Фридом». Имелся в виду еще один германский завоеватель, Фридрих II. Этот король, получивший к имени добавление «Великий», на самом деле провел несколько крупных победных сражений с армиями европейских соседей. Но Гитлер, отыскивая для себя опоры в истории, конечно же, читал письмо «Великого Фрица», посланное двору в последние часы битвы при Кунерсдорфе: «Я несчастлив, что еще жив. Из армии в 48 тысяч человек у меня не остается и 3 тысяч. Когда я говорю это, все бегут и у меня уже больше нет власти над этими людьми… У меня больше нет никаких средств, и, сказать по правде, я считаю все потерянным». Поскольку армию Фридриха II Великого обратили в паническое бегство русские пушкари, стрелявшие из единорогов, и пехота, ударившая в штыки, Гитлер не решился дать операции название «Фрид». В трудные моменты борьбы оно навело бы немецких солдат на мысль о грустном итоге затеянного похода.

Но ведь и Барбаросса был с подмоченной репутацией — даже в буквальном смысле. Он потерпел сокрушительное поражение в битве с ополченцами итальянских городов и едва спасся от плена. Тогда же ему пришлось, чтобы наладить отношения с папой римским, стоять перед ним на коленях и целовать ему ноги — занятие по понятиям всех времен в высшей степени унизительное. Кончина Барбароссы тоже не есть предмет доблести: во время крестового похода при переправе он утонул то ли в Черном море, то ли в речке, впадающей в море. Однако лучшего выбора у фашистов не оказалось, план получил название «Барбаросса».

Название, выбранное для плана, определяло характер войны как жестокой, разрушительной, истребительной. Она так и задумывалась на самом деле. Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Гальдер во время войны вел дневник, скрупулезно записывал каждодневные события — и большие и маленькие. На странице «30 марта 1941 г. (воскресенье)» записано: «11.00. Большое совещание у фюрера». И дальше генерал конспективно излагает, что говорил Гитлер своим военачальникам:

«Уничтожающий приговор большевизму не означает социального преступления. Огромна опасность коммунизма для будущего. Мы должны исходить из принципа солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность. Мы ведем войну не для того, чтобы законсервировать своего противника… Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость — благо для будущего…»

В той же речи, длившейся два с половиной часа, было сказано и о разделе Советской страны между Германией и ее союзниками. Уничтожению подлежали 30 миллионов славян, затем численность населения должна была регулироваться в размерах, необходимых для обслуживания немецких господ.

С предельной ясностью цель войны против СССР изложил слушателям школы оккупационных чиновников ее директор Шмидт:

«По поручению фюрера вам предстоит работать на политических, военных и административных должностях среди славянских народов: московитов, украинцев, белорусов… Ваша миссия так же ответственна и трудна, как историческая миссия тевтонских и ливонских рыцарей, с той разницей, что у тех были границы продвижения на восток, у вас же их нет! Вы — авангард победоносной германской расы, начинающей свой „дранг нах Остен“ (натиск на Восток)[1] через болота и степи большевистской Московии. Вы — начало великого переселения народов германского племени».

Как же фашистские генералы представляли себе военные действия против СССР? Что об этом говорилось в «Барбароссе»?

Война должна быть молниеносной, «блицкриг» по-немецки. «Блиц» — молния, «криг» — война. Начав наступление в июне, германские войска к осени 1941 года выйдут на линию Архангельск — река Волга — западное побережье Каспийского моря. Все совершится за полтора-два месяца.

Наступление будет развиваться по трем стратегическим направлениям: группа армий «Север» наступает из Восточной Пруссии через Прибалтийские республики на Псков, Ленинград; группа армий «Центр» — из района восточнее Варшавы на Минск, Смоленск, Москву; группа армий «Юг» — из района Люблина на Житомир, Киев.

Главный удар нацелен на Москву. С падением столицы, считали фашисты, советский народ будет деморализован, потеряет способность защищаться — германцам останется только подавить отдельные очаги сопротивления.

Почему, придавая такое значение захвату Москвы, противник не хотел двинуться на нее сразу всеми силами? Зачем ему нужно одновременно наступать еще на Ленинград и Киев? Не из-за того ли, что эти города тоже славные, тоже дороги советским людям и важны как экономические центры? Причина иная. На северо-западе нашей страны и на юго-западе стоят сильные группировки советских войск; клин германских армий, продвинься он к Москве, подвергся бы нашим ударам с севера и с юга, советские войска вышли бы в тыл врага, отрезали бы его от баз снабжения — оставили бы без горючего, боеприпасов, продовольствия. Были и другие причины для удара не штыком, а как бы трезубцем. Одна из них — сразу включить в боевые действия войска своих союзников, Финляндии на севере, Румынии на юге.