Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд - [70]

– Пожалуй, мне надо пересмотреть свое мнение о твоей магии, Хелен, – сказала я. – Этак ты и меня обратишь в веру!

Кстати, о вере. Трусость и маловерие преподобного Хейра – утеря «заклинания» в ту роковую ночь – существенно подорвали его авторитет и у наших женщин, и у индейцев, которые ничто так не презирают, как трусость. Они рассудили, что раз уж магия преподобного столь ничтожна перед силой его главного врага – злого бога Сатаны, которого он постоянно порицает в молитвах, то есть ли вообще сила у Великого Белого Духа? Пусть эти представления немного наивны, но своя упрощенная логика в них все же есть. Влияние тезиса, что силу богов следует мерять по силе тех, кто представляет их на земле, здесь превалирует – и пока самым влиятельным «шаманом» из всех была признана Хелен.

По лагерю ходит слух, что завтра мы отправимся на летнюю охоту. Не знаю, куда мы уходим и на какой срок… Не знаю, смогут ли отследить наш маршрут Джон Бёрк, Герти и сама Армия США. Неминуемый отъезд и кочевая жизнь, кажется, грозят новой разлукой, мы еще глубже уходим в самые дикие места, что никак не приближает конца истории, а, напротив, делает его все призрачней…

У меня не наступили месячные, и это укрепило меня в уверенности, что я беременна. Перспектива снова стать матерью наполняет меня радостью и трепетом: ведь вскоре мне предстоит заботиться уже о двоих…

Тетрадь пятая Цыганская жизнь

«И вот мы снова пустились в путь, лошади осторожно скользят вниз по холму, идя вслед за Людьми, что идут вслед за бизонами, что идут в поисках травы, что дарует Земля».

(Из дневников Мэй Додд)

7 июля 1875

Мы были в пути не первую неделю – слава Создателю, что я захватила календарь, где отмечаю дни, иначе я бы давно утратила чувство времени, ведь дикари, разумеется, не признают наш календарь, время течет для них иначе – это невозможно объяснить… Времени для них словно не существует…

Мы движемся в целом на север, иногда уклоняясь к западу – точнее я сказать не могу. Охота и снова дорога, по следам бизоньих стад.

В эту минуту я сижу на своем верном коне Солдатике, мы находимся на небольшом возвышении, а внизу расстилается бескрайняя зеленая долина. Прелестный мальчуган, Наездник, легкий, словно тростинка, и смуглый, как подрумянившийся на солнце пирожок, как обычно, сидит в седле передо мной. Я так привязалась к этому парнишке! Он для меня герой, защитник – как и я для него.

Мы, несколько женщин, едем бок о бок. «Мы» – это я, Марта, Фими, Хелен Флайт и Перо-на-Макушке. Переходы из лагеря в лагерь – лучшее время для нас и редкая возможность встретиться и узнать всякие новости, потому что в лагере у каждой из нас полно работы.

Поэтому я стараюсь вести свои обрывочные записи именно в дороге и уже приспособилась привязывать эту тетрадь к спине – чтобы, как только выдастся минутка, я могла быстро вытащить ее и написать пару строк. Прямо сейчас мне служит письменным столом спина моего маленького мужчины.

Мы наблюдаем, как гигантская толпа, без малого две сотни хозяйств, движется по прериям (хорошо, что среди нас есть силачи-южане): лошади, собаки, повозки, кто-то идет пешком, кто-то верхом, в отдалении на горизонте время от времени возникают воины-стражи и снова исчезают за изгибами ландшафта – словно корабли за гребнями волн… Захватывающее зрелище! Я спрашиваю себя, много ли белых могут похвастаться тем, что видели подобный исход? И тем более были его частью?

Шайенны – народ богатый, и лошадей у нас хоть отбавляй, особенно после разбойничьего налета на племя кроу. Некоторые женщины и дети идут рядом с груженными поклажей лошадьми, другие рядом с повозками, то и дело похлестывая животных, чтобы не отставали. Другие сидят на тюках – по две-три девочки вместе, играют в нехитрые игрушки или стрекочут словно стайка сорок. Детишки помладше едут на громадных сторожевых псах или на пони. Едва научившись ходить, индейские дети прекрасно держатся на лошади, а их маленькие плоскоголовые пони – которых легко отличить по виду от наших – обладают спокойным нравом, отлично обучены и послушны. Часть престарелых индейцев, особенно больные или просто немощные, а также малыши, которым еще требуется присмотр, едут в повозках, младенцы же путешествуют, привязанные к доскам-переноскам на спине матери. Порой за ненадобностью такие переноски свисают с седел или повозок и тихонько бьют друг о друга во время движения, к вящей радости и веселью самих карапузов, – те смеются и что-то болтают, и, если не спят, с широко раскрытыми глазами наблюдают всю процессию. Таким образом они с молоком матери привыкают к кочевой жизни среди прерий. Индейские дети почти не плачут. Это чудесные, ангельские детки – но, с другой стороны, таковы все малыши! Я постоянно думаю о наших собственных детях (многие другие женщины тоже объявили, что беременны). Возможно, наше правительство потеряло веру в нашу миссию – но все равно любая будущая мать переполнена надеждой на будущее!

Сегодня я в прекрасном настроении. Видимо, непрерывное движение, пусть и сопровождаемое тяжелой, а подчас и изнурительной работой, просто мне подходит. Мне тут пришло в голову (как ответ капитану Бёрку, который, беседуя со мной, однажды риторически воскликнул: «Ну и где же индейский Шекспир?») – что, возможно, причина почти незаметного вклада аборигенов в мировую культуру и искусство именно в том, что они слишком интенсивно живут – кочуют, охотятся, работают, – и у них просто нет времени, чтобы фиксировать события или, как выразилась Герти, «взвешивать их». Порой мне кажется, что это весьма неглупо… Но, тем не менее, полюбуйтесь на меня, разумницу, – сама я то и дело стараюсь урвать лишнюю минуту, чтобы подробно записать, что происходит вокруг!