Тыл — фронту - [106]

Ушла бы, да время не то, дисциплина не позволяет, партийный и просто человеческий долг не велит. Не только так поступить, но и задуматься. И, пожалуй, так-то верно.

М. ПАШКОВА,

литератор

Преодоление

И один в поле — воин

Недавно в ЧИМЭСХ, в канун Дня Победы, была организована фотовыставка. На одном из снимков два пацаненка-погодки трех-четырех лет. Худющие, с глазами в пол-лица, в стираной скромной одежонке. И подпись: «Дети войны». Они как будто вглядываются в нас, кого-то ищут, высматривают. Может, отца, который на фронте…

Это — сыновья Бориса Федоровича Соколова. Они действительно не видели отца месяцами, хотя он и не воевал.

— У нас 398 человек ушло на фронт: преподаватели, работники, студенты. Я читал тогда математику и физику, тоже подал заявление, уверен был, что возьмут. Но получил синенькую карточку — бронь. А это, знаете ли, обязывало…

23 июня весь институт на митинг. Первое, что решили немедленно, — отказаться от отпусков и каникул. На следующий день у выпускников началась досрочная сдача госэкзаменов. А 25 июня вышел приказ по институту — откомандировать студентов третьего и четвертого курсов на работу в совхозы и МТС области до окончания уборки. Этим же приказом были созданы курсы комбайнеров и трактористов. Первыми курсантами стали преподаватели вуза.

На овладение техникой отводилось двадцать пять дней. И сутками урчали на тренировочном пустыре комбайны «Коммунар», «Сталинец», старенький трактор. Сводки с фронта с каждым днем были все страшней и тревожней, а мужиков в деревнях все круче подбирала война, оставались старики да мальчишки. И колос на полях уже звенел, наливался — лето стояло доброе, урожай обещал быть щедрым. Соколову казалось, что этот месяц учебы никогда не кончится. Но он, слава богу, кончился.

В Варненский район они приехали в первые дни августа. Трое преподавателей-физиков с механизаторскими удостоверениями в кармане. Но очень скоро в Кулевчинской МТС из городских остался он один — получил повестку в военкомат один из напарников, другому вовсе не повезло, сломал руку. Борис Федорович с товарищами распрощался, пообещал держать марку.

Это было непросто. Из взрослых мужчин в бригаде — он да старший комбайнер Енгисаев. Ну, еще тракторист Яша Князев, у которого уже усы пробивались. А тракторишка Соколову достался — сплошная мука, помногу раз на дню мотор разбирать приходилось. Намаялся с ним. К ночи с ног валился: на стан доберется, рухнет как подкошенный, и не поймет, то ли земля, то ли тело гудит от усталости. Потом втянулся, легче стало.

— Почти полвека прошло, а ту уборочную и людей тех помню. Яшка-тракторист — вот настоящий поэт был! Как он мне красоты широкозахватной косилки втолковывал: «Ты смотри, — говорит, — вот раскроешь крылья и — чистый аэроплан. Неужели не видишь? Как похоже». И действительно, похоже… Он летчиком мечтал стать, бить фашистов в небе…

Что знал, умел и понимал до этого лета будущий профессор и заведующий кафедрой сопромата Б. Ф. Соколов? Наверное, немало: знал математику, физику, умел читать лекции, понимал то страшное, о чем в те годы даже с родными говорить нельзя. Но все это отступило. Самым важным было то, что научился он косу и грабли держать в руках не хуже деревенских, с серпом управляться. И норовистый трактор его слушался. Дорого стоило его новое знание, умение и понимание, когда однажды он присел отдохнуть у бурта с зерном и увидел — идет пар. Догадался: начала гореть собранная в бурты рожь. Бригадира на месте не было. Соколов сам собрал людей — хлеб перелопатили. Тот самый хлеб, что для фронта, для победы. Почему-то именно тогда он понял, что преодолеет выпавшее на его долю — вот этими измозоленными рабочими руками интеллигента вытащит вместе со всеми страну из беды.

— Возвращался я из села домой, уже белые мухи летели. Ждал на станции поезд. И тут анекдот приключился. Представляете картину: холод, а я в светлом летнем плащике, хоть и грязном, да в шляпе. Бороденка чеховская. И два пуда зерна при мне — за ударную работу. Как ни гляди, личность подозрительная. Вот меня милиционер и приметил. Задержал. А поезд с минуты на минуту. Он, правда, пообещал: «Если не шпион, задержу состав, отправлю тебя: не волнуйся». Сдержал слово…

Еще две военных страды работал на комбайне Борис Федорович. Зимой, естественно, читал лекции, преподавал. А сыновей своих — Вадима с Артемкой (третий — Илья — родился после войны) — сфотографировал в сорок четвертом. И он когда этот снимок видит, вспоминает один и тот же день. Пришел однажды домой, а там — рев в голос: есть нечего, ни крошки. А до продовольственных карточек еще день жить. Стоял в комнате комод — главная мебель. В нем всю войну скудные припасы хранили. Вытащил он из комода все ящики, отодвинул его и, как в сказке, «по амбарам поскреб, по сусекам подмел» — насобирал полстакана гречневого зерна. Мальчишки кашу за обе щеки уплетали, а у него, как в той же сказке, по усам текло, да в рот не попало. Но это не главное. Главное, что смотрел на своих сыновей Борис Федорович и думал о том самом преодолении, о котором и мы сегодня речь ведем. Только теперь тащить страну из беды пришел черед его внукам. Им, конечно, легче — нет смертей, голода, страха за близких. И труднее — еще нужно учиться преодолевать. Но ведь есть у кого…