Тыквенное семечко - [9]

Прошли те времена, когда сразу после отъезда сестры она не знала, куда себя деть. Тогда Роффи не могла ни есть, ни спать. Она часами ходила по лесу, так как возвращаться в пустой дом ей было страшно. Когда они жили вдвоем, в доме всегда было шумно, такой уж характер был у ее сестры. У нее были бесконечные приемы и вечеринки. Лерр всегда любила быть в центре внимания, поэтому развлекала гостей пением и игрой на фортепиано. А сейчас во всем доме стояла такая гнетущая тишина, что Роффи лихорадочно стала придумывать себе развлечение на свежем воздухе.

Первое, что пришло ей в голову — взять этюдник сестры и отправиться подальше от дома. Рисовать она любила, но все как-то руки не доходили. Роффи стала рисовать пейзаж, старательно выводя серые голые стволы, которые длинной цепочкой тянулись к озеру. Получилось так себе — пейзаж напоминал длинную очередь болотных оборванцев, что стоят в харчевню Вурзеля за элем. Зато второй пейзаж вышел куда лучше, и вдохновленная Роффи забиралась с этюдником все дальше и дальше от дома.

Вот и сегодня, обрадовавшись, что нет дождя, Роффи завтракала, поглядывая в окошко. Она надела свое любимое платье в зеленый горошек с кружевным воротничком и фетровую шляпку с сухими маргаритками, потом посмотрела на свое отражение в зеркале и, немного подумав, отогнула поля шляпы вверх. Ее лицо тут же осветилось утренним солнцем, и у Роффи возникло ощущение, что она сняла с себя густую вуаль. Вчера в горах она промерзла до костей, поэтому сегодня решила одеться проще, но потеплее. Она достала с антресолей сапоги и старенький плащ на теплой подстежке и взглянула на себя в зеркало. Отраженный в зеркале, плащ выглядел еще хуже. Четко было видно крупную заплатку, прошитую для надежности жирным крестиком посредине, отчего она скорее напоминала аппликацию-окошко — не хватало только горшка с геранью в углу.

Вот уже целый месяц Роффи рисовала горный пейзаж. Она выбрала уединенное место, далеко, почти у Северных гор. Наспех собрав бутерброды в холщевую сумочку, Роффи двинулась в направлении гор, напевая тихонько незатейливую мелодию. По дороге ее догнал аптекарь Фабиус. Он шел в сторону болот с сачком и большой стеклянной банкой. Какое-то время они прошли вместе, обсуждая праздник весеннего равноденствия, который все с нетерпением ждали. Потом Фабиус свернул на северо-восток, и дальше Роффи продолжала свой путь в одиночестве.

Когда через сорок минут она добралась до места, солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Роффи поставила этюдник, который сильно ей натер плечо, на склоне горы, посмотрела вокруг, и в ее груди даже дыхание перехватило от восторга. Высокие горы, поросшие густым ельником, были залиты золотым солнечным светом, при этом ели казались красными, а небо зеленым. Как будто картина Лерр, весело подумала Роффи. Она в восторге раскинула руки, и, как обычно, крикнула во весь голос:

— Доброе утро, горы!

И застыла, готовясь услышать эхо. Это был ее ритуал, обмен приветствиями с природой. Но вместо этого вдруг услышала:

— Доброе утро, Зеленый горошек!

Глаза Роффи стали круглыми от удивления, она обернулась и увидела перед собой высокого ливнаса, стоявшего у самого обрыва.

— Грелль! — Он приветственно протянул ей руку.

Роффи смущенно подала свою ладошку и почувствовала приятное тепло от ладони Грелля.

— А я Роффи, — тихо сказала она и зарделась, так как Грелль был чрезвычайно хорош собой: смуглый, с большими черными глазами и тяжелыми прядями темных волос. Она с ужасом вспомнила, что на ней надета старомодная шляпка с сухими маргаритками, которые собрали, должно быть, еще в прошлом столетии. К тому же практичный теплый плащ ловко спрятал достоинства ее фигуры, сделав ее похожей на бочонок для засолки капусты, а сапоги были полностью покрыты рельефной грязью, зрительно сливаясь с грунтом — словно она была совсем без ног. Так что неудивительно, что незнакомец назвал ее горошиной. Очень тонко подметил, подумала Роффи, сгорая от стыда.

— Роффи — Зеленый горошек… — задумчиво произнес Грелль, внимательно рассматривая девушку. — Что занесло вас в такую глухомань, любовь к живописи, горам или уединению?

— Все вместе, — ответила Роффи, открывая этюдник и аккуратно раскладывая тюбики с краской.

В руке у Грелля она заметила объемный пучок мать-и-мачехи.

— А вы собираете травы? — девушка поставила подрамник с холстом на этюдник и, сняв перчатки, достала кисти разного размера.

Грелль посмотрел на пучок травы в руке и утвердительно кивнул.

— В горах травы особенные… кстати… вам мильверис не попадался?

— Мильверис? А не рановато? — Роффи стала выдавливать краску на мольберт, отшвыривая ногой камушки.

Грелль смотрел, прищурив глаза на картину Роффи.

— Бог мой, какая красота… — тихо сказал он, разглядывая полотно.

Роффи так разволновалась, что ни с того ни с сего вдруг смешала охру золотистую с кобальтом зеленым, получив увесистый комочек грязи.

'Ну вот, что мне теперь с тобой делать? — обратилась она мысленно к колористическому абсурду, в растерянности повесив руки.

И в этот момент порыв ветра подхватил ее фетровую шляпку и понес вниз. Шляпка с достоинством сделала прощальный круг и, шелестя сухими маргаритками, понеслась навстречу неизвестности, в ущелье.