Тяжкие повреждения - [20]

Дорога, казалось ему, идет по незнакомой местности, как будто он тут впервые. Окраина города, ряды домов, фонари — все это было как в другой стране, может, в Европе, где он никогда не был. Проезжая мимо улицы, ведущей к дому, где он жил еще несколько часов назад, он подумал: «Там бабушка, всего в квартале отсюда, и папа». Но казалось, что на самом деле они где-то в параллельном мире.

А на самом деле они были в полицейском участке: толстая, расстроенная бабушка с покрасневшими глазами, бледный здоровенный отец. Они поднялись со стульев одновременно, как привязанные друг к другу, как марионетки. Только папа остался на месте, а бабушка шагнула к Родди. Но полицейские сказали: «Нет», — и повели Родди дальше, держа его с двух сторон за локти. Он даже не пытался оглянуться. Зачем? Они пришли, но им наверняка кажется, что они его совсем не знают.

Сейчас с ним в комнате двое полицейских и еще один тип, адвокат, которого вызвал отец. Адвокат ему сказал:

— Ты не обязан ничего говорить. Я советую — ни слова.

Родди просто помотал головой.

Когда полицейский говорит: «Расскажи, что ты натворил, сынок, как все было», — Родди молчит не потому, что отказывается говорить. Он молчит, потому что не знает, что сказать. Все было так понятно раньше, когда они только строили планы.

Та женщина. Ее лицо. И потом голос Майка. Слишком поздно, все было слишком поздно, как будто время разладилось и несколько секунд шло назад или наизнанку.

Теперь оно идет, как положено, но это уже совсем другое время.

— Где ты взял ружье?

Ну, это просто. Ружье папино. Папа каждый год берет отпуск на пару недель и уезжает на охоту с сослуживцами. Ни разу, правда, ничего не подстрелил. Пытается, наверное, но не попадает.

Не то, что Родди. Ему вдруг опять становится холодно, он начинает трястись.

— У вас тут есть чем его укрыть? — спрашивает адвокат. — Одеяло какое-нибудь? По-моему, ему нехорошо.

— Еще бы! — говорит тот, который помоложе. — Нет у нас ничего.

Адвокат пожимает плечами.

— Если ему плохо, если он заболеет, то, учтите, это случится во время вашего дежурства. Вам это расхлебывать. Я не знаю, может, уже пора вызывать врача. У него, может быть, шок. Это все очень серьезно.

— Дай ему одеяло, Том, — говорит тот, который постарше.

Внимание Родди переключается с одного на другого. Как будто смотришь спектакль. Мистер Сильветти, учитель английского, в общем, единственный учитель, который Родди нравится, говорит, что в пьесе каждое слово служит определенной цели. Приводит к развитию сюжета. На взгляд Родди, эти разговоры полицейских с юристом ни к чему привести не могут. С другой стороны, ему самому сказать нечего. Но все не так, как было там, в поле. Там он был счастлив, ему хотелось, чтобы так оставалось всегда и можно было и дальше быть счастливым. А здесь слишком яркий свет, стул слишком жесткий, и лица, даже у адвоката, слишком суровые.

Ему кажется, что все это началось в другой, безмятежной жизни, когда они с Майком сидели в начале лета у пруда в парке. Строили планы или мечтали, он не помнит. Они сидели у пруда, но не купались. Было прохладно, они были в свитерах и джинсах, просто решили пройтись.

Множатся тайны и желания. Значит, что-то должно завершиться. Майк сказал:

— Мы хотим уехать в сентябре, так? А где взять деньги?

Родди почти уверен, что это сказал Майк, хотя и сам мог это сказать. Они столько говорили о том, что уедут, постоянно.

Сначала найдут квартиру в городе, где раньше жил Родди. В высотном доме, чтобы видны были огни на мили и мили вокруг. Родди нравилось думать о высотном доме. Казалось, это так благородно и шикарно — ехать на лифте домой или вниз. Нашли бы какую-нибудь работу. Город весь в огнях, здорово. Все эти улицы и улочки, бары, концерты, новые знакомства. Девушки. Это было чуть ли не главным: предполагаемое загадочное, многообещающее разнообразие девушек.

Но Родди не знал, как они это устроят, хотя оставалось всего два-три месяца. Наверное, думал, что случится чудо. Он подрабатывал — стриг газоны, полол клумбы — и думал, что эти деньги будут не лишними. Майк второе лето подряд работал в «Кафе Голди». Его мать дружила с хозяйкой.

— А платят все равно дерьмово. Деньги никакие, но ей и тех жалко, каждый раз с таким видом отдает, как будто я ее граблю. Меня это бесит. Я ведь не просто так там сижу. Если покупателей нет, мы должны полы мыть или кладовку убирать, даже пыль вытирать, и попробуй только не сделай — она так вызверится!

— Да, но у тебя все-таки работа есть. Какие-то деньги.

— А ты сам себе хозяин. И потом, если плата почасовая, можно ведь целый день газон стричь, а?

Майк вроде как шутил. Родди сказал:

— А что, можно.

— Смысл в том, что сколько бы мы с тобой ни заработали — это не деньги. Их не хватит, по-любому. Надо что-то придумать, иначе мы отсюда никогда не уедем.

Повисла тоскливая тишина. Так бывало часто. Сама мысль, что можно отсюда никогда не уехать, была невыносима, хотя, что именно было здесь плохо, они сказать не могли. Просто это беспокойное состояние причиняло острую, постоянную боль. Мучило.

Майку никогда не приходилось начинать заново. Он прожил тут всю жизнь. Ему казалось, что новая жизнь начнется с чистого листа, даже воспоминаний никаких не останется. А Родди думал, что, конечно, все будет по-новому, но еще будет так, как должно было складываться изначально, если бы не пришлось переезжать, если бы он жил там, где все началось.