Тяжелый понедельник - [13]

Шрифт
Интервал

— Мальчика привезли в больницу после того, как он во время игры в футбол столкнулся с другим игроком и они ударились головами. При осмотре не было выявлено никаких отклонений. Давление, пульс, дыхание — все было в норме. Мальчик производил впечатление совершенно здорового, тренированного подростка, — продолжал Тай, обращаясь к собравшимся хирургам. Он вдруг вспомнил прочитанную когда-то фразу: если сможешь сохранить здоровье и жизнелюбие одиннадцатилетнего ребенка, то проживешь тысячу двести лет! Но этот мальчик уже не проживет!

После осмотра Тай и врач приемного отделения, Макс Голдман, вызвавший его, отошли от мальчика и его матери. Перед тем как вызвать нейрохирурга, врач отделения сделал мальчику КТ — не потому, что ожидал что-то увидеть, а просто чтобы на всякий случай прикрыть задницу — так он объяснил свои действия Вильсону.

— Понимаю, выглядит он совершенно здоровым, — тихо, чтобы его не слышал никто, кроме Тая, сказал Голдман, — но на снимках я увидел нечто такое, что вам следовало бы на них взглянуть.

С этими словами Голдман повел Вильсона в темную комнатку, где светился компьютерный экран. Врач сел за компьютер, набрал что-то на клавиатуре и начал показывать Таю один снимок за другим.

— Я не мог поверить своим глазам, — продолжал Тай. — Я дважды сверил фамилию мальчика с номером снимка, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают. У мальчика была большая, похожая на злокачественную, опухоль в левой височной доле. — Вильсон помолчал, перевел дыхание и снова заговорил: — В тот момент я принял решение об экстренной операции, так как, по моему мнению, мальчику в любой момент угрожала внезапная смерть.

— Доктор Вильсон, вам не пришло в голову, что перед операцией стоило бы назначить какие-то дополнительные анализы? — едко спросил Хутен.

— Нет, сэр, — ответил Вильсон.

— Вы не посчитали нужным показать снимки другим авторитетным коллегам? — спросил кто-то из темноты зала. Спросивший особо подчеркнул слово «авторитетным», словно хотел дать понять, как низко ценит других нейрохирургов Тайлер Вильсон.

— Нет, — ответил Вильсон и посмотрел в сторону невидимки. С ярко освещенного места, где он стоял, было трудно разглядеть сидящих в задних рядах. С Хутеном проблем не было — он сидел в трех шагах от Тая.

— Почему вы не обратились за помощью, доктор Вильсон? — спросил Хутен.

— Я не думал, что она мне понадобится.

— Вы не думали, что она вам понадобится, — четко и раздельно произнес Хутен. Таю показалось, что слова эти свинцовой тяжестью повисли в воздухе. — Вы решаетесь на опасную для жизни больного операцию и не считаете нужным ни с кем посоветоваться? Не считаете нужным послушать мнение других коллег?

— Это несомненная ошибка, — пробормотал кто-то в задних рядах.

Тай ждал такой реплики разве что от Суна Пака, но Сун молча сидел в первом ряду, положив ногу на ногу. Он явно был чем-то расстроен и нервно потирал виски. Тай ожидал, что Сун будет радостно улыбаться — еще бы, единственный соперник, фаворит, вдруг так неудачно споткнулся. Но и без Пака настроение аудитории на глазах оборачивалось против Тая Вильсона.

— Как насчет простого анамнеза жизни? Вы могли собрать его, прежде чем вскрывать череп ребенка? — снова заговорил Хутен. «Ведет себя как инквизитор», — подумалось Таю. — Если вы пренебрегли помощью коллег, то кто мешал вам обратиться за помощью к больному или к его матери?

— Теперь я понимаю, что был не прав.

Тай видел, куда клонит Хутен со своими вопросами. Шеф хотел, чтобы до всех дошла необходимость коллегиальных решений, и только потом собирался заняться сутью ошибки Вильсона.

— Анамнез не был собран, — подытожил Хутен и взмахом руки приглушил ропот, поднявшийся в аудитории. — Продолжайте, доктор Вильсон.

Казнь должна быть публичной, и Хутен дал Таю веревку. На которой тот мог теперь самостоятельно повеситься. «Да, я проявил самоуверенность», — подумал Тай. Ему не раз говорили, что в больнице нет ему равных по хирургической технике. Он никогда не сомневался в себе, но теперь эта уверенность пошатнулась. Но не в технических навыках, а в способности к суждению. Что бы произошло, если бы он отложил операцию?

— Я решил выполнить левостороннюю краниотомию, а речевую область картировать при бодрствующем состоянии больного, — продолжал Тай. — Установив иммобилизующие спицы в правой лобной области и в левой затылочной области, я попросил анестезиологов разбудить мальчика.

…Во время операции сестры должны были периодически проверять сохранность речи, предъявляя больному рисунки предметов, которые мальчик должен был вслух называть. Мальчик лежал на правом боку. Он открыл глаза, немного испугался, но, увидев Тая, улыбнулся.

— Знаешь, я не сказал тебе… но я всегда хотел стать нейрохирургом, когда вырасту… — Речь мальчика была невнятной из-за лекарств. Квинн Макдэниел помолчал, потом добавил: — Или пожарным…

Воспоминание было невыносимым. Тай покашлял, чтобы удержать подступившие к глазам слезы.

— Я сделал разрез от края скуловой кости перед левым ухом до средней линии. Трепанация была выполнена без особенностей.

— Как чувствовал себя больной на этом этапе операции? — резко спросил Хутен.


Рекомендуем почитать
Что тогда будет с нами?..

Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..


Избранные рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цыганский роман

Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.


Шоколадные деньги

Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.


Тиора

Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.