Тяжелые бои на Восточном фронте - [47]

Брудер сердито выругался, но его протесты утонули в нашем дружном смехе. Прошло несколько дней, прежде чем наш водитель перестал хмуриться на Эллерса…

Наша жизнь в Олынанах протекала хорошо, пока не была омрачена трагедией. Это произошло однажды днем, когда я доставлял очередное донесение в штаб батальона. Привлеченный безумными криками, я повернулся и увидел нескольких женщин посреди целой толпы детей. Все они возились с перевернувшимся тяжелым немецким мотоциклом. Мотоциклист связи, который только что вышел из штаба, метнулся мимо меня прямо в толпу, где две женщины, прижав к щекам руки, замерли в ужасе. Я подошел посмотреть, что случилось.

– Черт побери, под ним же ребенок, – простонал мотоциклист, когда с трудом поднял опрокинувшийся мотоцикл.

Женщина нагнулась к ребенку, мальчику лет шести или семи, и в безумном порыве вернуть его к жизни хлопнула по лицу. Ее бесплодные усилия закончились криком горя, который болью отразился в моем сердце. Она взяла обмякшее тело на руки и принялась качать, приговаривая:

– Коля, Коленька…

Привлеченные всеобщим волнением, вокруг незадачливого мотоциклиста собрались женщины из близлежащих домов. Он пытался их перекричать, а они набросились на него с кулаками. Напрасно он пытался объяснить, что его мотоцикл, должно быть, опрокинулся, когда мальчик играл рядом. Нам едва удалось отбить его от разъяренной толпы.

Штурмбаннфюрер Фрей позаботился о том, чтобы для погибшего ребенка изготовили гроб, и издал приказ о том, чтобы мы держались подальше, когда в соседней церкви пройдет отпевание, а затем похороны на кладбище…

Глава 16 Огонь по своим

Мы двигались на север к Белгороду[28], и на лицах моих товарищей отражалось радостное победное возбуждение. Поддавшись ложному чувству собственной неуязвимости, возникшему благодаря тому, что просто выжили, мы с легкостью забыли призраков, оставленных в руинах Харькова, а также о том, что капризная фортуна по-прежнему является вершителем наших судеб и решает, кому предстоит жить дальше, а кому умереть.

Наша колонна остановилась на дне глубокой балки. Сквозь клубы пыли, окутывавшей нас непроницаемым покрывалом, к нашему грузовику подошел обершарфюрер и позвал:

– Штурман Бартман и ты, Кёниг! Пройдите до конца этого оврага и посмотрите, не ждут ли нас тут «иваны». Не хочется угодить в западню. Тут не очень удобно тянуть телефонный кабель. Если что-то заметите, то немедленно несите ваши задницы сюда!

В его голосе звучала легкая насмешка, словно ему доставляло удовольствие отправить меня с моим молодым напарником на это опасное задание.

Мы быстрым шагом отправились по дороге, время от времени оглядываясь, чтобы оценить, насколько удалились от своих боевых товарищей. Вскоре наша колонна скрылась за густыми зарослями деревьев, которыми поросли крутые склоны балки. Мы были одни на вражеской территории, где отовсюду могла грозить опасность. Через пару километров мы с приятелем остановились, чтобы перевести дыхание, у места, где склон оврага понижался и открывался вид на широкую ровную долину.

– Никаких признаков «Иванов». – Кёниг сдвинул на затылок каску и вытер пот рукавом кителя.

– Признаков нет, зато могут быть снайперы. Мы их ни за что не заметим, они слишком хорошо маскируются.

Я указал на одинокий стог сена посреди открытого поля:

– Давай-ка заберемся туда и осмотримся.

Кёниг находился метрах в двадцати впереди меня, почти у самого стога, когда сзади донесся нараставший гул приближавшегося самолета. Мой напарник встревоженно посмотрел в небо.

– Не волнуйся, – мимоходом бросил я, – скоро ты научишься различать звук русских самолетов.

– Не могу разобрать тип самолета! – крикнул в ответ Кёниг и пригнулся.

– «Хейнкель-112»[29], – ответил я.

По высокой густой траве пробежали волны от пролетевшего самолета. Сделав широкий разворот, «Хейнкель» вновь направился в нашу сторону. Кёниг приветственно помахал летчику, однако я инстинктивно почувствовал, что тот заходит на атаку.

– Давай в укрытие! – завопил я и бросился на землю. Кёниг тут же бросился в стог и зарылся в сене так, что только ноги остались снаружи.

«Совсем как страус!» – подумал я и, не удержавшись, громко расхохотался.

В это мгновение заработали пулеметы. Взлетели комья земли, а свист пуль почему-то показался мне даже музыкальным. Потом что-то ударило меня в переднюю часть бедра, что было довольно странно, потому что я лежал на земле лицом вниз. Когда стих гул авиационного мотора истребителя, в стогу сена началось движение. Ноги Кёнига скрылись, а спустя секунду из сена появилась его голова.

– Вот гадство! Очередь прошла совсем рядом! – Он свистнул от облегчения.

– Ближе, чем ты думаешь, – сказал я, вставая во весь рост. Ноги у меня дрожали, однако боли не было. Случилось невозможное – меня ранили.

Кёниг, весь в сене, подбежал ко мне и полез в карман кителя за индивидуальным пакетом.

– Кажется, ничего опасного, – пробормотал он. – Выглядит не очень страшно.

Казалось, он испугался больше меня. А я дотронулся до раны и слегка прижал ее.

– Должно быть, пуля попала в камень и рикошетом прошла параллельно земле. – Я испытывал настоящий шок.