Ты, я и Гийом - [15]

Не прошло и часа с момента возвращения домой, как Москва уже казалась мне сказочным сном, чем-то далеким и невероятным. Словно мне только почудилось, будто я перемещалась в другой мир, в иное пространство, в рай, где можно с утра до позднего вечера пропадать среди строк, грезить литературой и жить Гийомом Аполлинером. За сорок минут Катеньке пришлось раз пять менять колготки (может, мама специально споила ей суточную норму воды?), и, пока я замачивала в тазике результаты диверсии, неугомонный детеныш умудрился подползти к полке с дисками и кассетами и выпотрошить ее подчистую. Даже бумажные вкладыши из коробочек Катерина успела достать. На мои попытки вернуть все в состояние «как было» Катя ответила громким ревом. «Договариваться» было бесполезно, пришлось действовать путем обмена – я складываю все на место, а Катька получает телефонный аппарат. Десять минут я, скрипя зубами, слушала, как ребенок измывается над нашим единственным, видавшим виды стареньким телефоном – крутит диск, бросает трубку, топчет ее ножками и заставляет аппарат издавать какие-то невообразимые всхлипы. Порядок на полке скоро был восстановлен, теперь предстояло отвоевать телефон.

О том, что где-то есть другая, не замутненная бытом и ежесекундными проблемами жизнь я забыла быстро. Осталась только мутная зависть к тем, кому не приходилось полжизни тратить на хозяйство и воспитание младенцев. И напоминание о поездке в виде не разобранных с дороги сумок. Я даже не сообразила, полностью погрузившись в ликвидацию разрушений, что привезла дочке несколько простеньких игрушек и можно было бы отвлечь ее ими от телефона.

Поскольку мама моя план по уходу за ребенком перевыполнила на полгода вперед, муж за время отсутствия жены устал от дома и нуждался в свободе, мы с Катенькой оставались предоставлены сами себе практически круглые сутки. Все дела в университете, все вылазки и встречи пришлось отложить на неопределенное «потом». График был жесткий: утром горшок (для проформы, а через десять минут – мокрые штанишки), потом – завтрак (пачкаемся с ног до головы, снова – переодеться), затем – прогулка (стащить коляску и ребенка с третьего этажа – лифта в доме нет), после прогулки – готовим обед (я), разбираем квартиру на запчасти (Катя), обедаем и укладываемся спать (ура!!!). Катя спала днем два-три часа. Работать в полном бардаке мне не удавалось, поэтому первым пунктом значилась уборка квартиры, а уж потом – компьютер. За диссертацию я бралась с энтузиазмом – по два часа в день сидела за компьютером и в бешеном темпе, стараясь успеть хоть на полстранички больше, чем накануне, делала переводы привезенных из Москвы статей, отрывков из зарубежных исследований творчества Аполлинера, из оригинальных текстов. Я отбирала, печатала, систематизировала, компоновала, распределяла и исправляла.

Я настолько погружалась в работу, что творческая жизнь Гийома Аполлинера казалась мне порой куда более реальной и осязаемой, чем моя собственная. Два часа в день я жила его ощущениями, то мучительно осознавая безжалостность вечно ускользающего времени, то переживая боль неразделенной любви или пребывая в душевном аду смятения, воспоминаний и творческого поиска. Я страстно ненавидела врагов поэта, виновных в его неудачах, и превозносила до небес немногочисленных, но преданных друзей. Понятия не имею, что за связь такая образовалась между этим ощущением творческого возбуждения и Артемом, но несколько раз, сидя за компьютером, я вспоминала его. Правда, весьма расплывчатый образ рассудительного Артема был почти невидим на фоне чувственного Гийома Аполлинера. Подсознание играло со мной злую шутку, заменяя воображением реальность, а иногда еще и глумилось, путая и мешая все вокруг. Мысли начинали блуждать между трех сосен. Я уже с трудом могла определиться, кто же для меня важнее: ушедший в мир иной Аполлинер, далекий Артем или вечно отсутствующий Славик. Бред по полной программе. Не свихнуться бы, а то еще дочь как-то воспитывать надо.

Катя, занимавшая все мое жизненное пространство, помимо двух часов, отведенных для диссертации, напротив, делала мир простым и ясным. А чего тут непонятного? Играть с мамой, приседать в кроватке под музыку, петь без слов, ездить на ручках, ходить гулять и купаться – хорошо. Кушать, собирать вещи, садиться на горшок, слушаться взрослых, тепло одеваться – плохо. И самое главное, что нужно было, по ее твердому убеждению, помнить: взрослые существуют для того, чтобы обслуживать младенцев. Все. Точка. Никаких других дел у этих прямоходящих, в особенности у мамы, быть по определению не должно.

Ума не приложу, когда я успела ее так избаловать, но всякий раз, когда я пыталась заняться чем-то посторонним – обедом, стиркой, уборкой, – Катя поднимала такой крик, что весь дом на ушах стоял. Поэтому то время, что она спала, ценилось на вес золота.

Письмо от Артема я обнаружила в своем почтовом ящике случайно – хотела отправить на кафедру статью для университетского сборника. Зашла в Outlook – вообще-то я редко когда заглядывала туда: посланий ждать было не от кого – и увидела одинокое, совсем короткое письмо Артема, сиротливо лежащее в папке «Входящие», судя по дате, уже целых две недели: «Привет, Яна! Как дела? Удалось начать первую главу или хотя бы проработать собранный материал? Жаль, что ты так быстро уехала – было бы здорово снова куда-нибудь вместе сходить. Может, будешь еще раз в Москве в этом году? Жду ответа. Артем».