– Прошу передать Екатерине Ермолаевне мой сердечный привет…
– И поцелуй? – перебила, улыбаясь, Анна Петровна.
– Увы! – отвечал Глинка. – Я не так рассеян, чтобы посылать поцелуи взрослым девицам. Скажите Катюше, что ее кавалер со смешной фамилией непременно придет…
Известие, сообщенное Анной Петровной, расстроило Глинку. Нет больше на свете той маленькой проказницы, к которой так лежало его сердце. Нет на свете разумницы Катюши. Вместо нее существует какая-то неизвестная семнадцатилетняя девица, да еще похожая, может быть, на всех других девиц.
«Все в жизни контрапункт, то есть противоположность», – заключил размышления Глинка. И опять болью в сердце отозвалась мысль о том, что никто не будет устраивать ему экзамен по гаммам, никто не воскликнет, всплеснув ручонками: «Блаженски хорошо!..»
Но пора было вернуться к опере-поэме о любви и верности. Пора вернуться к витязю Руслану. Ему еще предстоят жестокие битвы.
Весь дом спал. Михаил Иванович сидел за столом и медленно перебирал свои наброски. В борьбе и невзгодах рождался «Руслан». Но муза Михаила Глинки была отроду мужественна и непреклонна: ее воспитал русский народ.
Взошло раннее солнце. Первые дрожащие лучи протянулись от окна к столу. Нотные листы, над которыми трудился Глинка, вдруг вспыхнули ярким светом. Может быть, в этот час впервые прозвучала в воображении музыканта солнечная, ликующая увертюра, утверждающая победу витязя Руслана над силами мрака и зла.
