Ты убийца - [4]

«Чарльзу Гудфелло, сквайру. Милостивый государь,

Согласно заказу, полученному нами два месяца тому назад от нашего уважаемого покупателя, м-ра Bapнавы Шотльуорти, имеем честь препроводить вам сего же утра, по вашему адресу, двойной ящик Шато-Марго, под маркою Антилопы и за синей печатью. На ящике № и надпись: Чарльзу Гудфелло, сквайру, в Рэтльборо. От Г. Ф. Б. и К°. Шато-Марго. А.= № 1. – 6 дюжин бутылок (? гросса).

Засим остаемся, сэр,

Ваши покорнейшие слуги

Гоггс , Фрогс, Бус и К°.

Июня 21 дня 18…

PS. Ящик будет доставлен вам с фурманом на следующий день по получении вами сего извещения. Просим передать наше почтение м-ру Шотльуорти».

Г. Ф. Б. и К°.

За смертью м-ра Шотльуорти, м-р Гудфелло потерял всякую надежду на получение обещанного Шато-Марго, и потому такой дар теперь был сочтен им за особую милость Провидения. Он был в восторге и пригласил большое общество к себе на ужин, чтобы воздать честь щедротам добрейшего Шотльуорти. Но собственно сам он не упоминал вовсе о «добрейшем Шотльуорти», делая свои приглашения. Он счел за лучшее умолчать о том, что получал вино в подарок. Он просто звал своих приятелей отведать отличного Шато-Марго, выписанного им самим из города, еще месяца за два тому назад и ожидаемого получиться на завтра. Я часто дивился тому, что «Старый Чэрли» не захотел объявить, что вино подарено ему его покойным другом; причина этого умолчания для меня не совсем понятна, хотя, несомненно, она была очень основательна и возвышенна.

Завтрашний день наступил, и в квартире м-ра Гудфелло собралось большое и весьма почтенное общество. Право, явилось сюда чуть не полгородка; в числе гостей был и я, но, к великой досаде хозяина, ящик с Шато-Марго был доставлен лишь поздно вечером, когда приглашенные уже порядочно угостились за великолепным ужином, предложенным м-ром Гудфелло. Но все же ящик прибыл, – страшно громадный ящик, и так как все гости были в самом веселом расположении духа, то и решили единогласно, что его следует поставить на стол и вскрыть тотчас же.

Сказано – сделано. Я подсоблял тоже, и ящик был мигом установлен среди бутылок и рюмок, из которых многие и пострадали при этом. «Старый Чэрли», значительно подвыпивший и с весьма побагровевшим лицом, уселся с комическим достоинством во главе стола и отчаянно застучал по стакану, призывая общество «сохранять благочиние во время вскрытия сокровища». После порядочного галденья, порядок был, кое-как, водворен и, как часто происходит в подобных случаях, наступила вдруг полная тишина. Меня попросили снять крышку, на что я, как водится, согласился «с величайшим удовольствием». Я запустил долото, ударил по нем несколько раз молотком, крышка внезапно отлетела, но, в ту же минуту, из-под нее выскочил, приняв сидячее положение, труп самого убитого м-ра Шотльуорти, окровавленный и уже почти разложившийся. Он посмотрел несколько мгновений своими тусклыми и ввалившимися глазами на сидевшего насупротив его «Старого Чэрли», проговорил шепотом, но совершенно ясно и грозно: «Ты убийца!» и потом, свалившись в сторону, как-бы в полном удовлетворении, остался распростертым на столе.

Нельзя описать последовавшую с тем сцену. Некоторые из гостей, в паническом страхе, кинулись вон через двери и окна; многие, самые здоровые и крепкие люди, попадали в обморок. Но после первого, неудержимого крика ужаса, остававшиеся еще в комнате обратили глаза на м-ра Гудфелло. Если бы я прожил тысячу лет, то и тогда не забыл бы выражения той смертельной тоски, которая изображалась на его бледном лице, таком красном и оживленном за минуту перед тем. Он просидел несколько мгновений неподвижно, как мраморная статуя; взгляд его, совершенно безжизненный, казался обращенным внутрь, в самую глубь жалкой его, убийцы, души. Потом, вдруг, этот взгляд как бы ожил вновь для внешнего мира, и «Старый Чэрли» вскочив с своего места, повалился головою и руками на стол, рядом с трупом и начал громко и отчетливо каяться в преступлении, за которое был присужден к смерти молодой Пеннифазер.

Сущность его исповеди заключалась в следующем: он проследил верхом за своею жертвою до прудка, поразил здесь выстрелом лошадь, нанес смертельный удар м-ру Шотльуорти прикладом своего пистолета, обобрал с убитого деньги; потом, считая лошадь убитой, протащил ее с трудом в тростники, взвалил труп убитого к себе на седло и отвез его далее в чащу леса. Камзол, нож, бумажник и пуля были подложены им самим туда, где они были найдены, с целью отмстить Пеннифазеру. Рубашка и косынка, запятнанные кровью, были тоже подсунуты им самим в постель молодого человека. К концу страшного рассказа, речь преступника стала несвязною и глухою. Произнеся последнее слово, он поднялся, отступил прочь от стола и упал… Он был мертв…

Средства, которыми было вынуждено это своевременное признание у м-ра Гудфелло, были очень просты, хотя и действительны. Слишком развязные показания его с самого начала дела не нравились мне и возбудили мои подозрения. Пеннифазер ударил его в моем присутствии, и злобное выражение, хотя только промелькнувшее на лице обиженного, вселило во мне полную уверенность в том, что он исполнит данное обещание отплатить оскорбителю. Вследствие этого, я смотрел на все проделки «Старого Чэрли» совершенно с другой точки зрения, нежели почтенные граждане Рэтльборо. Я понимал, что все отягчающие обвинение свидетельства, прямые или косвенные, исходили единственно от самого м-ра Гудфелло. Но мне окончательно открыла глаза пуля, найденная им в трупе лошади. Жители Рэтльборо позабыли, но я не забыл, что в груди животного оказывались две раны: одна, через которую пуля вошла, и другая, через которую она вылетела прочь. Если же эта пуля отыскалась в трупе, то, очевидно, она была подложена туда тем, кто «будто бы» нашел ее. Запятнанные кровью рубашка и косынка подтверждали мои подозрения, потому что, при тщательном исследовании, пятна оказывались сделанными не кровью, а красным вином. При таких данных, да еще при обращении м-ра Гудфелло в щедрого и гостеприимного человека, я стал сильно подозревать в убийстве его самого, хотя и не сообщал никому своих предположений, а только стал втайне разыскивать труп м-ра Шотльуорти, направляя свои поиски, понятным образом, в места совершенно противоположные тем, по которым водил всех м-р Гудфелло. И в конце дела, через несколько дней, я добрался до иссохшего, почти заросшего тростником, ручейка, в котором и нашел то, что искал.