Ты покоришься мне, тигр! - [49]

С большим трудом удалось выгнать их на манеж. Зрелище было незабываемое: чуть ли не каждый держал в зубах красную бархатную тряпку. А как только расселись по тумбам, обхватили свои трофеи лапами, выпустили даже когти для охраны и приняли самый угрожающий вид.

Моя резкая команда заставила их по привычке идти на пирамиду. «Игрушку» пришлось оставить, неудобно же работать, когда «руки» заняты! Служители в это время успели убрать остатки занавеса с тумб. Возвращаясь на свои места, звери о тряпках и не вспомнили. Наверно, действительно их внимание переключилось на работу. Вот какие пай-леопардики!

В Одесском цирке они таким же образом оголили пианино, сорвав чехол; причем служители сами забавлялись не меньше, глядя, как леопарды растаскивают его по кускам.

Однажды зверь втянул в «централку» плюшевую дорожку с барьера, а второй, вцепившись зубами в другой ее конец, тянул к себе. Чем не соревнование в перетягивании каната! Это был настоящий экспромт в нашей программе.

Леопарды удивляли меня все время, что я с ними работал. Судите сами, разве не интересно посмотреть на такую картину.

Во время исполнения группового трюка в зрительный зал Московского цирка вошла женщина, одетая в леопардовое манто. Мои звери, как по команде, повернули головы в сторону этой диковинки и с большим любопытством начали следить за ней. Когда она села, звери, вытянув вперед уши, просто дыхание затаили.

После пирамиды все без всякого принуждения направились по своим местам. Только Ранжо и Мерси вплотную подошли к клетке, уперлись в нее передними лапами и, просунув морды в ячейки, бесцеремонно стали рассматривать непонятного «зверя», такого похожего на них, но по чему-то ходящего на задних лапах и по ту сторону решетки.

Я им не чинил препятствий, ждал, что будет дальше. Публика тоже с интересом следила за событиями. Однако пауза затягивалась, становилось скучновато. И мне пришлось вернуть леопардов к действительности. Звери исполняли трюки, но как-то машинально, по привычке, их «душа» была там, у необыкновенного «зверя». И даже уходя с манежа, они все еще продолжали оглядываться. Да же домой на этот раз бежали не так стремительно.

Нечто подобное случилось однажды и за кулисами. В помещение, где находились леопарды, вошла женщина с лисьей горжеткой, перекинутой через руку. Она остановилась и начала разговаривать со служителем, жестикулируя руками и помахивая горжеткой.

Что тут стало с моими зверями Они забеспокоились, вскочили, прильнули мордами к клеткам и не дыша впились глазами в горжетку. На воле эта горжетка была бы их добычей, и понятно, почему они так заволновались. Рычание и хрипы становились все более воинственными. До схватки осталось немного. Интересно, что женщина, увлеченная беседой, ничего не замечала. Я был поблизости и поспешил выяснить причину возникшего шума. Даму с горжеткой пришлось срочно удалить, и звери быстро успокоились. Случай с горжеткой подтвердил, что в неволе инстинкты зверей только притупляются, а не исчезают совсем, они не исчезают даже у тех животных, которые родились в неволе, на конюшнях цирков, не исчезают ни в первом, ни во втором поколениях. Это для дрессировки очень важно.

Окруженные нежностью и заботой, подобно детям, всегда сытые и чистые, звери не знают дикой природы, не представляют себе, что значит охотиться по ночам за дичью где-нибудь в джунглях и получать чувствительные удары от своей добычи, не знают многодневной голодовки, когда, исходив десятки километров, так ничего и не сможешь добыть. Одним словом, не знают борьбы за существование. Казалось бы, кровожадность у них должна атрофироваться. Оказывается — ничего подобного! Жестокость, суть их натуры, остается.

Правда, инстинкты смягчаются, появляются как бы сдерживающие центры. Поэтому зверь в неволе не всегда нападает там, где на свободе напал бы обязательно. Животных можно сделать совсем ручными, но для дрессировки этого не надо. Опасаться же их надо всегда.

В 1943 году во время переезда из Душанбе в Ашхабад я сам сопровождал зверей с одной служительницей, Верой Аверьяновой.

На станции Термез Вера чистила клетки, подготавливая их для кормления зверей. Мне же нужно было послать телеграмму, и я пошел на станцию. Но не успел пройти и двадцати шагов, как услышал истерический вопль Веры:

— Александр Николаевич! Спасите!

Моментально вскочив в вагон, я увидел, что шибр, разделяющий клетку пополам, полуоткрыт. Женщина на полу клетки лежит навзничь, а Нерро, обхватив ее передними лапами, мордой пытается добраться до ее лица, которое Вера плотно зажимает руками. Когтями задних лап Нерро скребет по ногам, разрывая на служительнице ватные брюки.

Обхватив железной вилкой для кормления шею Нерро, отрываю его голову от Веры и прижимаю к стене. Вилка начала душить Нерро, и он выпустил служительницу. Она стала выползать из-под леопарда. А Нерро, сожалея, что добыча ускользает, продолжал цепляться задними лапами за брюки и телогрейку. Как только Вера очутилась вне клетки, дверка была захлопнута.

— Вера, как вы очутились в объятиях Нерро?

— Словно меня кто загипнотизировал! Подбираю опилки в одной половине клетки, как вдруг Нерро просунул когти между стенкой и шибром и начал отодвигать его. А я смотрю и ничего не соображаю. У меня было время, чтобы вылезти из клетки, но я так растерялась. Зверь вышел и подмял меня под себя. Я только успела позвать вас на помощь, даже не надеясь, что вы услышите. А второй раз крикнуть уже не могла: так крепко зажала руками лицо, дожидаясь конца.