Ты дивно устроил внутренности мои - [34]

Не гоним ли мы людей прочь от Бога своими представлениями о том, «что такое хорошо и что такое плохо»? Правила поведения нужны, и в Библии их приведено немало. Но «носить» их нужно внутри, а не снаружи. Они не должны быть знаком нашего превосходства над другими.

То, что происходит сегодня с многими молодыми христианами, воспитанными в крепких семьях и крепких церквях, является тревожным симптомом. Их ранние годы становятся ярким примером христианской веры, после чего они от веры отпадают. Почему так происходит? Не потому ли, что с детства окружающие их люди, да и они сами слишком много внимания уделяли внешним атрибутам христианской жизни? Не учились ли они с детства копировать поведение, речь, эмоции взрослых христиан? Не вырастили ли они, подобно ракам, собственные панцири, так похожие на панцири окружающих, уверовав, что именно в такой оболочке скрыто Царствие Божие? Не остались ли они слабыми и уязвимыми внутри панциря?

Когда христианские убеждения выливаются в чисто внешнее действо, то в определенный момент времени их очень легко потерять, как теряет свой панцирь рак. Кстати говоря, во время линьки многие раки погибают — от истощения или от внешних врагов.

Снаружи панцирь кажется красивым, крепким, надежным. Лучше иметь панцирь, чем не иметь его. Панцирь на живом существе — лучше, чем мертвый скелет. Но Бог задумал иначе. Он хочет, чтобы каждый христианин имел скрытый плотью скелет веры.

КОЖА

14. Видимая часть

Что же это такое: этот бесшовный чулок, размером почти в два квадратных метра, натянутый на все наше тело? Что это за оболочка, что за личина — которая краснеет, бледнеет, потеет, лоснится, излучает тепло, покрывается морщинами, дрожит, передвигается, чешется, испытывает удовольствие и боль на протяжении всей нашей жизни? При этом одновременно еще является и охранником наших внутренних органов, и высокочувствительным датчиком, и смелым путешественником по неизведанному миру. Что же это?

Ричард Сельзер

Когда я жил в Индии, исследование причин возникновения проказы и способов борьбы с ней отнимало все мое свободное время. И моя жена Маргарет тоже решила заняться медициной: она стала учиться на врача–офтальмолога. Прошло время, и из нее получился квалифицированный глазной хирург. Многие люди, нуждающиеся в лечении, не в состоянии были добраться до больницы. Тогда моя жена с группой ассистентов стала ездить в отдаленные сельские районы для оказания медицинской помощи. Они оборудовали передвижной госпиталь, где было все необходимое, и месяцами жили то в одной, то в другой деревне. Местные жители уже знали: в определенный день в каком–нибудь здании — в школе или на старой рисовой мельнице — будет вестись прием всех нуждающихся: и тех, у кого воспалились глаза, и тех, кто потерял зрение. Бригада врачей работала в тяжелейших условиях: стояла удушливая жара, а оперировать приходилось без передышки — конвейерным способом. Иногда невозможно было найти ни одного подходящего здания. Тогда врачи раскладывали операционные столы в тени какого–нибудь бананового дерева. Бывали дни, когда ежедневно два врача делали до сотни операций по удалению катаракты.

Этот случай произошел в 1956 году. Бригада Маргарет на несколько недель разбила лагерь в сельском районе Индии, пораженном страшной засухой. Уже пять лет люди не могли собрать урожай, все колодцы пересохли: нечего было ни есть, ни пить. Жители всех окрестных деревень стали приходить в разбитый врачами лагерь, хотя не нуждались в лечении, — они надеялись получить пищу. Люди соглашались на операцию по удалению глаза — лишь бы им дали поесть.

Мальчики–подростки предлагали свою помощь в лагере–госпитале, больше напоминавшем в те дни сумасшедший дом. У Маргарет появился помощник — застенчивый смуглый мальчуган лет двенадцати. Его обязанностью было облачаться в белый халат, придающий солидность, но болтающийся на нем мешком, и во время операции стоять на ящике с карманным фонариком в руке. Причем держать этот фонарик, работающий от трех батареек, надо было так, чтобы свет падал прямо на роговицу глаза пациента. Маргарет сначала сильно сомневалась: выдержит ли неграмотный деревенский мальчишка шок, когда впервые увидит, как разрезается, а потом зашивается человеческий глаз.

Ребенок же, на удивление всем, выполняя свою работу, держался очень уверенно. В течение первых пяти операций он скрупулезно следовал всем инструкциям Маргарет: когда и как изменить угол света. Рука его была тверда и спокойна. Но во время шестой операции она дрогнула. Маргарет спокойно сказала: «Мой маленький брат, держи лампу как следует». Он моментально исправился. Но очень скоро луч света опять съехал с того места, где проходила операция. Маргарет поняла: он просто не может больше смотреть на то, как режут глаз. Она подняла голову и спросила, как он себя чувствует.

По его щекам потекли слезы. Он пробормотал: «Ой, доктор… я не могу больше смотреть туда. Ведь это — моя мама».

Страдания мальчика закончились через десять дней. С глаз его мамы были сняты швы. Врачи выдали ей очки: сначала она была ослеплена ярким светом, потом постепенно глаза сфокусировались, настроились — и впервые в жизни мать смогла увидеть своего сына. Когда она протянула к нему руку, ее лицо озарилось улыбкой. «Сынок, — сказала она, — я думала, что знаю, какой ты. А сегодня я тебя вижу». Она прижала его к груди.