Твоя судьба - [15]

Жанна молчала неделю. Ни с одного конкурса ответа не пришло. Слушать бездарных звездулек мне надоело. Голос начал восстанавливаться после болезни, и я попробовала записать ещё пару песен. Вышло некрасиво и скучно даже на фоне «творчества», которое я успела изучить за это время. Если в чем мне и помог интернет ― так это понять, что такое плохо. Ещё бы разобраться, как сделать хорошо…

― Да не переживай ты так! ― поймал меня Валера в объятья. Чмокнув его в щеку, я продолжила нервно наматывать круги по квартире, слушая позитивные речи: ― Сейчас выйдешь на работу, вернешься на занятия, и станет спокойнее.

«Так обычно и бывает, не с первого же раза всё должно получиться», ― вторили сообщения от Алисы.

― Отпусти ситуацию, ты слишком напрягаешься, ― поддерживала мама.

А я всё надеялась, что моя карьера начнется так же легко и быстро, как оживление библиотеки.

И вот, наконец, ещё через несколько дней пришел ответ Жанны:

«Спасибо за помощь. Работать с вами не смогу».

Вот так и стало очевидно ― зря дергаюсь, я полная бездарность.

Последние дни зимних выходных я проводила дома. Валера, хоть и с трудом, но привыкал к моим перепадам настроения. Я старалась быть с ним милой или хотя бы вежливой, но выходило не всегда.

Минус проживания не в одиночестве ― некуда спрятаться. Рыдания под душем должны быть тихими, а красные глаза ― объясняться компьютером. За ним я действительно проводила всё время, когда не спала. Играла в вымышленную жизнь, читая и смотря фильмы, ничего о реальности я видеть, слышать и думать не хотела.

Скоро надоело и это, и я сбежала гулять по заснеженным паркам и греться с книгами в небольших кофейнях. Гулять Валера не любил, а потому я выиграла больше времени с собой ― на сомнения и на то, чтобы грызть себя. Жаль, рядом с домом парков и кофеен особо не было, и пришлось ехать в центр.

Когда я в плохом настроении, справляться с раздражением становится сложно. В эти моменты метро ― не аквариум, а камера пыток.

Куда едут все эти люди? Что им дома не сидится?

Ну вот, наступили на ботинок сзади, придется выползать из толпы и обуваться.

Зачем трясти пассажиров за плечо, и так ведь понятно, что я стою у дверей и собираюсь выходить?

Зачем стоять у дверей, если ты не собирался выходить?

Почему в любой очереди на эскалатор в метро находится человек, который фотографирует толпу?

Вот со мной едет компания «за тридцать», смеясь и жестикулируя, разговаривая так громко, что заглушает музыку в наушниках.

Потом ― ребенок, который без остановки ерзает по сиденью и роняет на меня свой бестолковый ярко-зеленый рюкзак.

Потом ― мужчина невероятных размеров, дышащий мне в макушку и с интересом изучающий мою книгу.

Наконец я оказываюсь прижата к паре лесбиянок. Таких классических лесбиянок: одна хрупкая, похожая на престарелую поэтессу, другая плотная, со стрижкой почти под ноль, по-хозяйски оглаживающая подругу по плечу, волосам и поправляющая пуговки на её кофточке. И такой интимной и неприличной мне кажется эта сцена, что я проталкиваюсь сквозь толпу, стою у дверей, не планируя выходить, наступаю на ноги пассажирам, скидывая с них туфли, пихая всех рюкзаком и тряся за плечо, когда объявляют мою станцию.

Осталось всего лишь вытерпеть пинок самокатом, несколько овец, застывших посреди пути, да стоящих вплотную ко мне на эскалаторе пассажиров, и я смогла вывалиться с толпой в сияющий снегом и украшениями центр и оглядеться в поисках кофейни, где можно погрустить.

Прекратить грызть себя не удавалось. Почему я решила, что талантлива, что могу участвовать в конкурсах, сниматься в клипах, собирать цветы и аплодисменты? Может, моя судьба ― работать день за днем, ужинать и ложиться спать, чтобы наутро всё повторилось? Я ведь стремилась к такой жизни, к покою, ждала стабильности.

Теперь покой выглядел для меня заключением, а жизнь ― серой и безрадостной. Поверив, что пение ― моё призвание, я не могла забыть и смириться. Творить же без публики ― совершенно бессмысленно. Как графоманить ― скорее жалко, чем поэтично. Да и можно ли это считать творчеством? Я не пишу песни сама, а лишь транслирую чужие, и то ― плохо.

Я боялась возвращаться на занятия вокалом после выходных. В моей жизни не всё так просто и радужно, как у красотки Кати, мне не предложат спектакль. Я лишь буду бесконечно стараться перед преподавателем, ожидая снисходительной похвалы. Светит ли мне отчетный концерт? Туда ведь берут лишь лучших.

Если бы у меня было много денег, чтобы записывать кавер-версии, покупая права (это ведь так должно работать?), и ещё ― на рекламу на всех ресурсах, тогда я смогла бы рассчитывать на десяток слушателей и, может, даже одного поклонника, непременно сумасшедшего, который обольет меня кислотой, поскольку я не буду принадлежать лишь ему…

― Прекрати ты себя накручивать, ― советовала мама. ― Уверена, ты всё сможешь, если не забросишь. Вот ― обещаю, мы с папой приедем на твой первый концерт.

― С папой? ― папа не выезжал из города уже много лет, предпочитая домашний уют. ― Ну ради этого точно стоит попробовать!

Выход на работу не слишком наладил настроение. Зоя хотела разузнать всё о первых занятиях, и я с трудом переводила разговор на её отношения с Германом, а она в свою очередь ― на рабочие вопросы.