Твоя Конституция - [6]
Были названы три вида преступлений: против личности, имущественные и против семьи. Виновного постигала та же участь, что и потерпевшего, да-да – «око за око»…
И как тут опять не вспомнить детство, читатель?!
Когда приятель, может, вовсе не имея преступных намерений, из шалости отрывал пуговицу на твоем пальтишке, не до´лжно ли было немедленно осуществиться возмездию, чтобы пуговица обидчика, зажатая в твоем праведном кулаке, сию минуту превратилась в лавровый листик, которым победителю можно приправить и материнский супчик, а потом, облизывая ложку, с чувством неизъяснимого восторга вспоминать вырванную с мясом дырчатую оливку? Когда в пылу борьбы пихнул тебя клюшкой всё тот же оставшийся без пуговицы, а теперь и без шайбы приятель, не пихал ли и ты его в ответ, норовя попасть в самое больное место, чтобы неповадно ему, сопатому, было?..
Основными видами наказаний в Вавилоне были смертная казнь через сожжение, утопление. Могли посадить на кол, отрубить руки, отрезать пальцы, язык – прелесть что такое! – воскликнул бы сочинитель «Молота Ведьм»[7] в гораздо более позднее время.
Вавилонская башня. С картины Питера Брейгеля Старшего
А еще устанавливались штрафы, преступника можно было изгнать. Процесс был одинаков как по уголовным, так и по гражданским делам. Дело начиналось с заявления потерпевшей стороны. В качестве доказательств использовались свидетельские показания, клятвы, ордалии [8] (испытание водой, например). Нормы процессуального права требовали от судей лично «исследовать дело». Судья не мог изменить свое решение. Если он это делал, то платил штраф в двенадцатикратном размере от суммы иска и лишался своего места без права судить когда-либо.
Встречались ли тебе, читатель, такие судьи, которые никогда ни за какие коврижки с припеком не изменяли свои решения? Или сдобная пышная булочка с восхитительным изюмом, щедро посыпанная маком, густо политая сгущенкой уводила их с пути добродетели в подворотню, где и поедалась она со слезами восторга и такими слюнками, что самому, бывало, смерть как хотелось попробовать кусочек? Какой-нибудь дворовой авторитетный пацан не поддавался ли искушению и не шел ли против истины, уловив пунцовым своим оттопыренным ухом сладкие угодливые пришепетывания-обещания? Не вспоминал ли ты, досадливо морщась, пословицы, доставшиеся от многочисленной твоей родни: от дедушки Павла из Рязани, дедушки Петра из Костромы, тетушки Варвары из, допустим, Вологды: «Торгуй правдою, больше барыша будет», «За правду плати, и за неправду плати», «У всякого Павла своя правда», «За правду не судись: скинь шапку да поклонись», «Царю правда лучший слуга», «Правда к Петру и Павлу ушла, кривда по земле пошла», «Варвара мне тетка, а правда сестра»? И не сожалел ли о том, что нет у тебя сестренки, стало быть, некому тебе модные брюки-клеш сшить (у тебя заклепки на них полгода как лежат – выменял) да на рубашку лейбл (самый что ни на есть хипповый) нашить?
Как мучительно, как долго шел ты к постижению истин, о которых ни слова не написано в учебниках, истин природных, наглядность которых опровергали сонмы мудрецов, тех истин, с которыми сталкивался ты в каждом дворе, на каждой мощеной и немощеной улице, на каждом углу круглой, как ее ни крути, Земли.
Как тяжела была мысль о тотальной, чудовищной несправедливости по отношению к тебе, к твоим надеждам, стремлениям и упованиям и как угнетала, прибивая градом злой реальности в пыль обращенную мечту, мысль об отсутствии за пределами то ли трех, то ли шести твоих лет цельности, всеобщего братства и честности!
«Правда – истина во благе, справедливость, неподкупность, законность, безгрешность, полное согласие слова и дела».[10]
Искали и ищут правду все, всегда и везде. Хотелось, ох как хотелось найти одну на всех, на все времена. И вроде бы находили… как находят щепки зацепки-ориентиры в мартовском кипучем ручье. Находили и успокаивались. До следующей разнузданной струи.
Много их, правд, то есть сборников законов и уставов в разное время и у разных народов было. Были многочисленные германские, была и «Русская Правда».
Правда предков
Первый дошедший до нас письменный памятник права – «Русская Правда» Ярослава Мудрого (XI век). Это был судебник, гражданский и уголовный кодекс того времени. Он не предполагался в качестве неизменяемого и дважды дополнялся – сначала Ярославичами, сыновьями и преемниками Ярослава, а потом, в 1113 году, князем Владимиром Мономахом. «Русская правда» представляла собой запись славянского обычного права, основанного на обычае, и не испытала влияния римского и византийского права (об этом писал известнейший историк XIX века В.О. Ключевский).
«Доносчику – первый кнут!» – может, и не слышал ты этого в детстве от умудренных долгими трудными годами стариков (тогда мы смотрели снизу, и все казались стариками), но почему-то презирал ябед и стукачей и устраивал с друзьями им «темную», колотя по чём и чем попало, и не было в мире такой силы и такого слова увещевания, что смогли бы остановить тебя, заставить опустить смиренно глаза долу, посыпать неразумную голову пеплом и устыдиться содеянного. «Не в силе Бог, но в правде», – добавляли старики, и ты, чувствуя полновесность юбилейного неразменного рубля, соглашался, как будто твои это слова, и не из внутреннего кармана, а из сердца твоего вынутые.
