— Как знаешь, — она слегка огорчилась и махнув: «До вечера!» — убежала.
Он с нежностью посмотрел ей вслед. Не верилось, что именно эта неяркая девчонка так нужна ему. В скольких сердцах он поселил надежду, у скольких, не задумываясь, отбирал ее, сколько сам обманывался, и вот оказалось, что судьба его — Тоща. Впрочем, при всей любви к ней, он не собирался менять некоторые привычки своей вольной жизни. Тоша — это тепло семейного очага, уют, выход в свет под ручку. Но как отказаться от роли дарителя мимолетного счастья? Нет, он вовсе не повесничал, он всего лишь давал себе разрядку в перерывах между напряженной работой.
— Ты оставляешь после себя унижение, — гневно бросила как-то одна из вчерашних его обожательниц, — и унижаешься сам, эксплуатируя свою внешность.
Он только недоуменно пожал плечами. Все эти мелочи портили настроение, но ненадолго.
После работы, как обычно, позвонил по телефону сразу в несколько мест и, слегка обнадежив девичьи сердца, заспешил домой.
К вечеру Настасья Ивановна приготовила жареную утку, фаршированную яблоками, испекла «наполеон» и едва успела протереть бокалы, как компания сына весело ворвалась в дом. Супруги Котельниковы, бывшие однокурсники Виталия, по обыкновению милые к предупредительные, еще у порога подхватили ее под руки и повели за стол. Манжуровы принесли в подарок имениннику диковинный газовый светильник, и минут десять гости разглядывали это чудо, под стеклом которого рождались и гибли планеты, возникали и таяли фантастические пейзажи, города.
Последней пришла Тоша с букетом ландышей, робко протянула их Настасье Ивановне. В другой руке у нее был небольшой сверток, который она не знала, куда и положить.
— Что же вы, Тошенька, — загустилась Настасья Ивановна. Развернула бумагу и улыбнулась: двухтомник Цветаевой и галстук.
Легкие туфельки, кремовое платье с цветными разводами по подолу, и вся она сегодня весенняя, обновленная, удовлетворенно отметил Некторов, целуя Тошу в лоб. Кто-то шутливо крикнул «горько!», и он не выдержал, признался, что возглас почти уместен.
— Неужели подели заявление? — охнула Настасья Ивановна. — И ничего не сказали?!
Он подскочил к ней, ткнулся носом в прохладную щеку.
— Я ведь хотел торжественно, чтобы потом не в одиночестве переживала, а, так сказать, при народе.
— Я не нравлюсь вам, — потупилась Тоша.
Настасья Ивановне молча обняла ее и прижала к себе.
Посыпались гост за тостом — за именинника, его мать, невесту, похвалы в адрес хозяйкиных блюд, шутки. Потом супруги Котельниковы сели на своего любимого конька: размечтались о поездке в Африку, о том, как будут лечить негритят, есть страусиные яйца и любоваться жирафами.
— Лисичкин-то, Лисичкин мой что отколол! — воскликнул разгоряченный рюмкой Манжуров. Ирина предупредительно толкнула его локтем в бок. Он замолчал и повернулся к жене; — Не толкайся, школа — учреждение, интересное для всех, даже для медиков. Я прав, Виталик?
— Прав, Шура. Только, пожалуйста, закусывай. — Некторов придвинул ему тарелку с салатом. — Быстро же ты повеселел, ясное море, — не обошелся он без любимого присловья, встретил взгляд матери (она не любила это выражение, считала его неинтеллигентным) и виновато улыбнулся.
— Так вот, — продолжал Манжуров. — Прихожу вчера в шестой «б». Что за чудо? Сидят все такие тихие, торжественные и вдруг рев джаз-банды. Вскакиваю — тишина. Сажусь — опять рев. «Кто балует с транзистором?» спрашиваю. А они, черти, со смеху покатываются. Сажусь — и снова рев. Оказывается, Лисичкин, шельмец, этакую штуковину под столом соорудил стоит сесть, как включается транзистор на шкафу, в другом конце класса. Но это еще что. У одной учительницы умудрились на уроке в футбол сыграть.
Настасья Ивановна посмеялась над детскими проказами и, продолжая обдумывать сообщение сына о женитьбе, рассеянно прислушивалась к новому разговору.
— Косовский обожает тебя, Виталий, — сказала Ирина Манжурова. — Однако мы, лаборантки, порой видим то, чего не замечаете вы, ученые.
— Что ты имеешь в виду?
— Как по-твоему, почему за этим столом нет нашего коллеги Петелькова?
— Он занят, — сухо ответил Некторов.
— Вот именно. А тебе не кажется, что Петельков своего рода твой дублер? И то, над чем ты работаешь с Косовским, может однажды состояться без твоего участия? Тогда все лавры…
— Ирина, — мягко перебил он, — в науке иные законы, чем в спорте. Где ты отхватила такую потрясающую брошь?
Ирина отвернулась и закурила.
— Как Клеопатра? — поинтересовалась Тоша. — Не температурит?
— Нет. — Виталий повеселел. — Представь, в ее поведении сегодня я узнал крошку Бебби. Это было так трогательно и грустно. После обеда она, как Бебби, меланхолично дергала себя за ухо и грызла ее любимые орешки, к которым раньше не притрагивалась.
Настасья Ивановна не любила разговоров о подопытных обезьянах. То, что делалось на кафедре профессора Косовского, пугало ее и настораживало. И сейчас, когда беседа свернула на рабочую колею, поспешила улизнуть к соседке — пусть молодежь развлекается тут сама. К тому же не терпелось доложить приятельнице о предстоящей свадьбе.
Котельников наладил магнитофон.
