Твой друг. Выпуск 2 - [9]

— Зато старательный какой, товарищ сержант. А чутье какое!

— Старательность, Черкасов, хороша при уме и выдержке, а он у тебя не всегда дисциплину соблюдает. Либеральничаешь ты с ним.

Взяв в левую руку поводок от собаки, а в правую щуп — длинную палку с острым железным стержнем на конце, саперы-вожатые вылезли из окопа и встали на лыжи.

Пошли, низко пригнувшись. Впереди — Пастухов, за ним шагов через восемь Черкасов.

Противник, отступая, изощрялся в минировании: противотанковые заделывал в деревянную оболочку, чтобы не улавливались электрическим миноискателем — «пищалкой», между большими минами закладывал маленькие противопехотные, с проволочкой — чуть ее задел и… взрыв.

Несется поземка по полю, крутится около кустарника, заволакивает все мутью. Ровное снежное поле и пологая высота, за которую зацепился противник, безмолвны, кажется, что враг или спит, или отошел. Но нет, враг начеку. Заскользил по белому полю луч прожектора, застрочил пулемет. «Лежать!» — одновременно прошептали Пастухов и Черкасов собакам и, упав в снег, замерли. Рядом с ними прильнули к земле Треф и Пурик. Умолк пулемет. Оборвалась и полоса света. «Прощупывают и пугают… — подумал Пастухов. — Знаем мы ваши повадки — сами побаиваетесь…».

Сняли лыжи и, воткнув их глубоко в снег около кустика, поползли. Продвигаться тяжело — тонешь в снегу, зато хорошая маскировка. И поземка мешает, бьет прямо в глаза.

Время от времени Пастухов и Черкасов повелительно шептали: «Треф, ищи! Пурик, ищи!» Собаки принюхивались к снегу и, натягивая поводки, рвались вперед. Старательный и горячий, Пурик тыкал нос в снег и чихал. «Тихо, Пурик! Фу!» — сердился Черкасов.

И вдруг Треф, обнюхав снег около куста, сел возле него и выразительно поглядел на своего хозяина. Пастухов осторожно погрузил щуп в снег и почувствовал, что тот наткнулся на дерево. Мина! Снял рукавицы и, засунув руки в снег, неторопливо, осторожно ощупал ее корпус — нет ли около или под ней опасной проволочки от мины затяжного действия. Как будто нет. Руки стынут. Надел рукавицы, взялся за лопату, откопал ящик. Тяжелый — будто гвоздями набит! Поставил на попа. Так виднее. Первая есть! Вытер рукавом пот с лица. Черкасов тоже обнаружил мину. Разрывает снег, а рядом с ним суетится Пурик, помогает хозяину выкапывать. Медвежья услуга! Нарвется когда-нибудь… По лапам его надо бить, а Черкасов с ним миндальничает.

Недалеко, над окопами врага, низко тарахтел По-2 — «кукурузник». Вскоре один за другим раздались взрывы. Это летчик сбросил несколько мелких бомб. Застрекотали зенитные пулеметы, и словно серными спичками кто-то зачиркал в небе — это побежали трассирующие пули. Луч прожектора заметался по небу, но «кукурузник», прижимаясь к земле, тарахтел уже где-то над своей стороной. «Ушел! — радовался Пастухов. — Не дает им покоя и от нас отвлекает… Молодец!».

И опять тишина. Можно продолжать работу. Пастухов и Черкасов досуха вытерли закоченевшие руки и всунули их в меховые рукавицы. Как в них тепло и уютно рукам! Так бы и не вынимал. Но надо торопиться, чтобы до рассвета вернуться к своим. И опять раздаются тихие голоса собаководов: «Ищи! Ищи!» Собаки принюхиваются к снегу, натягивают поводки.

Сколько прошло времени с тех пор, как они начали свои поиски, трудно сказать. Может быть, два или три, а может, и четыре часа. Сердце стучит гулко, напряженно, в висках пульсирует кровь. Мокрая от пота рубашка приклеилась к спине, а руки закоченели, пальцы сгибаются плохо. Но проход сделан. Справа и слева от него мины в деревянном корпусе. Они, словно вешки, указывают безопасный путь. Теперь нужно незаметно уйти, ведь вражеские окопы совсем близко. Отползли немного назад и остановились передохнуть. Да и собаки устали. Поджимают ноги — как бы не отморозили подушечки лап.

— Сколько взяли, товарищ сержант? — прошептал Черкасов.

— Двенадцать.

— А я тринадцать. Пурик мой — молодец. Поднимемся, товарищ сержант?

— Нет, надо ползти до лыж.

Пастухов знал; если противник их обнаружит, то насторожится и до рассвета снова может заминировать проход.

Проползли уже много, а лыж не видать. Странно! Наверное, отклонились в сторону.

— Черкасов, иди вперед. Да, смотри, осторожно.

Солдат встал и зашагал вперед, глубоко увязая в снегу. За ним в нескольких шагах шел Пастухов. Пурик вдруг метнулся в сторону, вырвав из рук хозяина поводок, ткнулся носом в снег и быстро заработал передними лапами.

— Пурик, назад! — тихо крикнул Черкасов, но было уже поздно. Раздался взрыв.

Черкасову показалась, будто кто-то метнул ему в лицо стеклянными брызгами. Он упал ниц. Противник открыл пулеметный огонь, над головой засвистели пули. Наши ответили. Потом заговорили минометы. Снаряды полетели в нашу сторону целой стаей, вспахивая снежное поле.

Черкасов подумал, что его тяжело ранило и он ослеп, но потом, вытерев рукавом кровь с лица, понял, что видит и может передвигаться. Подполз к неподвижно лежащему Пастухову, дергая его за рукав, спросил:

— Товарищ сержант, вы ранены? Товарищ сержант!

Пастухов не отвечал. Черкасов приподнял его голову и заглянул в лицо. Оно было бледно-серым. Губы чуть шевелились.