Творения - [17]

71. Письмо императора Марка в Сенат, в котором свидетельствует он, что христиане были причиною победы. Самодержец Кесарь, Марк Аврелий Антонин, Германский, Парфянский, Сарматский народу Римскому и священному Сенату желает радости. — Я сообщал вам о важности моей цели и о том, каких последствий достиг я на границах Германии, после того как утружденный и утомленный я был окружен в Карнуте семидесятою четырьмя батальонами на расстоянии девяти миль. Когда они стали близки к нам, соглядатаи дали нам знать, и Помпеиан, наш военачальник, подтвердил то, что мы знали (ибо я был окружен бесчисленным множеством, а при себе имел ограниченный отряд из первого, десятого и двойного легиона наших войск), т. е. что пред нами находится смешанное войско, числом 977,000 человек. И так сравнив себя и свое войско с множеством варваров и. неприятелей, прибег я с молитвою к отечественным богам. Оставленный ими без внимания, а между тем, видя затруднительное положение моего войска, я вызвал так называемых у нас христиан и по розыску нашел их великое множество: и я выразил свой гнев на них, чего, впрочем, не следовало делать, так как узнал я в последствии силу их. Они приступили к делу не приготовлением стрел, оружия и труб: это им противно по уважению к Богу, которого носят в совести; ибо надо признаться, те, коих почитаем мы безбожниками, имеют в совести своей живущего Бога. Повергнувшись на землю, они начали молиться не только за меня, но и за все бывшее войско, чтобы Бог утешил нас в настоящей жажде и голоде; ибо мы уже пятый день не пили воды, за неимением ее; потому что находились мы на средине Германии и в пределах врагов. Лишь только христиане повергли себя на землю и начали молиться Богу, которого я не знал, тотчас явился с неба дождь, для нас прохладнейший, а для врагов Римских он был градом огненным. И мы тотчас признали в самой молитве близкое присутствие Бога, как непреодолимого и непобедимого. По этому обстоятельству отныне дозволим таковым людям быть христианами, чтобы они не получали по своей молитве и против нас какого–либо оружия. В отношении к такому я постановляю, чтобы они не были обвиняемы за то, что он христиане. Если же окажется кто обвиняющие христианина в том, что он христианин, то я хочу, чтобы в отношении к христианину, который обвиняется и сам признается в том, было ясно догнано, что его ни в чем другом не обвиняют, кроме того, только, что он христианин: а тот, кто представит его, должен быть сожжен живой. Если христианин объявить о себе, и это будет подтверждено, то управляющий областью пусть не принуждает его к отступлению и не лишает его свободы. Я хочу, чтобы это подтверждено было и сенатским определением, и повелеваю выставить это мое распоряжение на Траяновой площади, для того, чтобы можно было всякому читать. Префект Витрасий Поллион озаботится послать его во все области; и кто бы ни пожелал воспользоваться и иметь это повеление, не возбранять ему списать с обнародованного нами.

Апология II

представленная в пользу христиан римскому сенату

1. События, совершившиеся вчера и третьего дня в вашем городе при Урбике, Римляне, и то, что подобным образом безрассудно делается вашими правителями повсюду, вынудили меня написать эту речь в защиту нас, которые одной природы с вами и ваши братья, хотя вы и не признаете этого и не хотите признавать из–за славы ваших мнимых достоинств. Ибо повсюду, исключая тех, которые веруют, что беззаконные и невоздержные будут наказаны вечным огнем, а добродетельные и жившие подобно Христу будут жить вместе с Богом в состоянии, чуждом страдания, — я разумею сделавшихся христианами, — все, кого станут исправлять от какого–нибудь порока отец или ближний, или сын, или друг, или брат или муж, или жена, все такие по упорству воли, привязанности к удовольствию и непреклонности к добру, и злые демоны, всегда враждующие против нас и имеющие таких судей, (как Урбик), своими рабами и почитателями, настраивают таких правителей, как бы беснующихся, подвергать нас смерти. Но чтобы объяснить вам все дало, бывшее при Урбике, я расскажу вами, что случилось.

2. Одна женщина имела у себя распутного мужа, и сама была прежде распутною. Когда же она познала учение Христово, то и сама обратилась к доброй жизни и старалась убедить к тому же мужа своего, излагая ему учение2 и внушая, что для тех, которые живут не целомудренно и не согласно с здравым разумом, будет мучение в вечном огне. Но муж продолжал те же распутства и своими поступками отчуждил от себя жену. И она, почитая нечестием долее разделять ложе с таким мужем, который против закона природы и справедливости всячески изыскивал средства к удовлетворению похоти, захотела развестись с ним: но, уважив советы своих, которые убеждали ее потерпеть еще, в надежде, что муж когда–нибудь переменится, принудила себя остаться. Когда же муж ее отправился в Александрию, и сделалось известным, что там он вдался в дела еще худшие; тогда она, чтобы оставаясь в супружестве и, разделяя с ним стол и ложе, не сделаться участницею его непотребства и нечестия, дала ему так называемый развод и удалилась от него. Но хороший и добрый муж ее, которому бы следовало радоваться тому, что она и сама бросила такие дела, которым необузданно предавалась прежде со слугами и наемниками, находя удовольствие в пьянстве и всяком непотребстве, и хотела его удержать от них, — когда она оставила его против его воли, представил против нее обвинение, объявляя, что она христианка. Она подала тебе, самодержцу, прошение, чтобы ей было дозволено сперва распорядиться своими домашними делами, и по приведении в порядок дел своих защищаться по предмету обвинения; и ты дозволил это. А бывший муж ее, не могши теперь вести дело против нее, обратился на некоторого Птоломея, который подвергся наказание от Урбика, и который был наставником ее в христианском учении. Он поступил таким образом: сотника, своего приятеля, который заключил Птоломея в темницу, он убедил взять Птоломея и спросить только о том, христианин ли он. Птоломей, будучи нрава правдолюбивого, чуждого лжи и обмана, исповедал себя христианином, и за то сотник оставил его в узах и долго мучил в темнице. Наконец, когда этот человек был приведен к Урбику: то также был спрошен только о том, христианин ли он. Он опять, зная за собой доброе, которым обязан Христову учению, исповедал училище Божественной добродетели. Ибо, кто отрицается от чего–нибудь, отрицается или потому, что осуждает это дело, или потому, что сознает себя недостойным и чуждым того, а посему избегает признания; но ни то, ни другое условие не идет к истинному христианину. Урбик приказал отвесть его на казнь. В это время некто Лукий, также христианин, видя так незаконно состоявшееся осуждение, сказал Урбику: почему ты осудил на казнь этого человека, который не виновен ни в блуде, ни в прелюбодеянии, не убийца, не грабитель или вор, и вообще не обличен в каком–либо преступлении, а исповедал только себя христианином? Ты. Урбик, судишь, как неприлично судить ни самодержцу благочестивому, ни философу сыну кесаря, ни священному сенату». А Урбик, ничего не отвечая, сказал только Лукию: «и ты, мне кажется, такой же»; и когда Лукий отвечал «точно», то и его велел отвести на казнь. Лукий даже благодарил его за это, зная, что избавляется от таких злых властителей, и отходить к Отцу и Царю небесному. Подошел еще и третий некто, и также приговорен был к казни.