Творцы апокрифов - [14]

С трудом усевшийся милорд Гисборн накрепко усвоил две вещи. Первую: никогда больше всерьез не связываться с шотландцем; и вторую — надлежит обязательно вернуть нанесенный удар, причем с лихвой. К клейморе же Гай начал испытывать нечто вроде невольного почтения и все чаще раздумывал о том, не попросить ли Дугала поделиться частичкой столь богатого опыта. Мак-Лауд вряд ли откажет, особенно когда сообразит, что получает отличную возможность безнаказанно шпынять английского рыцаря…

— Спишь или опять размышляешь об умном? — едко осведомился низкий голос, слегка растягивавший слова. — Нехорошо заставлять себя ждать.

От неожиданности Гай резко мотнул головой, беззвучно выругал себя за привычку задумываться в самый неподходящий момент, и, не отвечая, зашагал по широкому проходу между скамей. Позади мягко шлепали по каменным плитам изрядно стоптанные сапоги Мак-Лауда.

* * *

Калитка, скрипнув на прощение, выпустила заезжих гостей Турского аббатства на улицу, и Гай с удивлением обнаружил, что все вокруг чудесным образом переменилось. Вроде тот же самый город, переваливший за вторую половину сентябрьский денек, старые колючие тисы и спешащие по своим делам прохожие. Но солнечные лучи отливали начищенным золотом, все краски стали ярче, и даже запах разогретой смолы, приносимый ветром с речных пристаней, не казался настолько отвратительным, как обычно.

— Выполненный гайс — что возвращенный долг, — как бы невзначай заметил Дугал. — Вроде отдаешь, а чувствуешь себя богаче. Кстати, пока ты расплачивался по долгам, я здорово напугал тамошнего исповедника.

Гай представил себе возможную исповедь Мак-Лауда, посочувствовал неведомому монаху, которому выпало слушать подобное, хмыкнул и поинтересовался:

— И к какому покаянию приговорил тебя сей благочестивый брат?

— Ступай, сын мой, и ежели не можешь совсем не грешить, так хоть помни об умеренности, — прогнусавил Дугал и заржал. Сэр Гисборн какое-то время сдерживался, твердя, что тут нет ничего смешного, что невыносимый попутчик снова принялся за свое, что будущим освободителям Иерусалима не подобает стоять посреди улицы и хохотать во все горло, пугая добрых людей… а потом махнул на все рукой и присоединился. Со смехом приходило облегчение, потерянная было уверенность в себе и возвращалось данное от природы любопытство.

— Пошли, пошли, — фыркающий Гай бесцеремонно ухватил компаньона за рукав и потащил за собой, не представляя точно, куда идет, но стремясь к блестящей в проемах между домами реке. — Еще не хватало, чтобы все окрестные зеваки сбежались поглазеть на нас. Вдобавок я хочу есть и пить. И еще поскорее отыскать подходящий корабль… Кстати, если не секрет, куда ты ходил в аббатстве?

— Насчет поесть я никогда не отказываюсь, а вот где я был… — Мак-Лауд состроил загадочную физиономию, но надолго его не хватило и уже серьезным тоном он пояснил: — Когда-то я тоже дал самому себе обещание — если судьба занесет меня в Тур, обязательно схожу на могилу одного человека. Его похоронили здесь почти четыреста лет назад…

Сэр Гисборн удивленно поднял бровь, в очередной раз напомнив себе, что чужая душа — потемки, и взглядом потребовал немедленного продолжения. Однако пришлось подождать: Дугал углядел неприметный трактир, бросил: «Я мигом!» и скрылся за дверью. Вернулся, небрежно помахивая добычей — глиняной флягой в ременной оплетке и завернутыми в обрывок некогда белого холста кусками хлеба и остро пахнущего овечьего сыра.

— Все равно бродить еще долго, — заявил он, перебрасывая сверток опешившему Гаю и зубами выдергивая пробку. — Так о чем бишь я?

— О могиле, — подсказал Гай, отбирая у увлекшегося компаньона флягу. В ней плескалось местное вино — кисловатое, но вкусное. — Чья она?

— Епископа Алкуина, — Дугал с выдававшей многолетний опыт сноровкой на ходу вытащил длинный кинжал, напластал хлеб и сыр на ломти, и теперь говорил и жевал одновременно: — Он был советником короля Шарлеманя, по-простому — Карла. Того самого, что основал империю на месте будущих Франции с Германией, воевал с маврами и которого прозвали Великим.

Гисборн кивнул в знак того, что понял, о ком идет речь.

— Однако будь хоть трижды великим, вряд ли что сделаешь в одиночку. У любого трона всегда толчется множество людей — полезных или нужных для украшения двора. Алкуин — на латыни его звали Альбин или Альбин Флакк — относился к первым. Он и после него еще Эриугена Ирландец, что служил сыну Карла. Карл, как говорят, встретил Альбина в Италии, в монастыре города Пармы, и так поразился мудрости и знаниям этого человека, что уговорил его перебраться на север, в свою страну. Алкуин стал настоятелем монастыря, из которого мы только что убрались, и наставником королевской семьи. Может, тут я путаю, всякие умные слова не слишком хорошо укладываются в моей голове, но Алкуин утверждал, что на свете есть три высших власти: папа в Риме, кесарь в Константинополе и император на землях франков. Наверное, такие речения не всем приходились по душе, но уж Карлу-то нравились точно. И, наконец, самое главное: хоть Алкуин жил в Италии, но родился-то он у нас, на Острове! В Йоркшире, в саксонском семействе, причем по матери его род происходил от лоулендеров Дамфриса. Если покопаться в отношениях между кланами, то выяснится, что мы, люди из-за гор Грампиан, и те, кто живет в низинах, возле границы с Англией — сородичи. Можно ли не навестить могилу родственника?