Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима - [17]

Крит же прекрасный везет богам стволы кипариса,

Ливия шлет на продажу обилие кости слоновой,

Родос – изюму и фиг, что сладостный сон навевают,

Груши Эвбея везет, да тучных овец и баранов,

Фригия – взятых в сраженьи…

Толпы рабов и бродяг клейменых привозят Пагасы.

А на закуску миндаль блестящий и желуди Зевса

Нам пафлагонцы везут, – «ведь пиру они украшенье».

Финики шлет Финикия, мучицу для булок отборных.

Для лежебок – Карфаген ковры, да подушки цветные[27].

Это, как отмечает Старый олигарх, если «упоминать о менее важном», однако тем самым афиняне сполна ощущали преимущества империи и господства на море.

Возможно, наиболее притягательная черта империи была и «наименее ощутимой», она взывала к особенности человеческой натуры, общей для многих культур на протяжении столетий. Большинство людей предпочитают видеть себя лидерами, а не последователями, правителями, а не подданными. Всякий афинянин гордился величием своего города-государства. Старый олигарх, анонимный автор, выразивший в своем сочинении суть афинского самовосхваления, объяснял, какую выгоду афиняне получили от назначения в городе судов для союзников, излагая позицию обычного гражданина, которого обуревают чувства:

«…если бы союзники не приезжали на судебные процессы, они оказывали бы уважение из афинян только тем, которые выезжают на кораблях – стратегам, триэрархам и послам; а при теперешних условиях вынужден угождать народу афинскому каждый в отдельности из союзников, так как каждый сознает, что ему предстоит, придя в Афины, подвергнуться наказанию или получить удовлетворение не перед кем-либо иным, но перед народом, как того требует в Афинах закон. И он бывает вынужден умолять на судах, бросаясь на колени, и хватать за руку всякого входящего. Вот поэтому-то союзники еще в большей степени стали рабами народа афинского»[28].

Но при всех преимуществах, какие принесло афинянам создание империи, нельзя утверждать, что эти преимущества были совсем уж односторонними: союзники также получили значительную выгоду от подчинения Афинам. Главным была защита от персидской агрессии, основная цель, ради которой создавался союз, – а еще мир, который афинянин Каллий, сын Гиппоника, заключил с Персидской империей. Ионийские города либо оставались под властью варваров, либо отстаивали свою свободу оружием более столетия, так что условия мира были вполне достойными. Успех союза и Афинской империи также обеспечил беспрецедентную свободу мореходства в водах Эгейского моря. Кроме того, война с Персией позволила афинским союзникам, принимавшим в ней участие, разжиться военными трофеями, а коммерческий бум, обогативший Афины, сделал обеспеченными и многие союзные полисы. Короче говоря, афиняне гарантировали свободу от персов, мир и процветание всем грекам в акватории Эгейского моря.

Для многих союзников вмешательство афинян обернулось и установлением демократии, но это не было целью Афин. Перикл и афиняне, когда позволяли обстоятельства, оставляли у власти существующие режимы, даже будь те олигархическими или тираническими. Лишь когда начинались восстания, требовавшие внимания Афин, они устанавливали демократию – и то не всегда. Имперская политика Перикла была разумной и прагматичной, а вовсе не сосредоточенной на идеологии. Тем не менее на протяжении многих лет афиняне устанавливали и поддерживали во многих полисах демократию и воевали с олигархиями и тираниями по всей своей империи. С точки зрения XX века это может показаться очередным завоеванием империи, но это было не так во времена Перикла. Аристократы и люди высших кругов общества в целом воспринимали демократию как новую, неестественную, несправедливую, некомпетентную и вульгарную форму правления, и они были не одиноки в недовольстве ролью афинян в насаждении этой формы. Во многих городах, вероятно даже в большинстве, многие простолюдины рассматривали афинское вмешательство в их политические и конституционны дела как урезания свобод и независимости; они предпочли бы недемократическую конституцию без афинского влияния демократической власти с этим влиянием.

Современные ученые пытаются доказать, что именно афинская поддержка демократии сделала империю популярной среди народных масс в союзных городах и что враждебность, с которой ее позднее стали воспринимать, есть результат «искажения реальности», происки древних авторов-аристократов. Впрочем, нельзя отрицать, что империя была непопулярна у всех классов и слоев населения, исключая небольшую группу демократических политиков, которые благоденствовали на афинские средства. Нет никаких оснований сомневаться в древнем убеждении, будто греки за пределами, а особенно внутри Афинской империи были глубоко ей враждебны. И даже некоторые афиняне возражали против «аморального» поведения Афин по отношению к союзникам.

Перикл предпринял ряд мер, чтобы оправдать афинское поведение и обеспечить бесперебойное поступление налогов от союзников. Имперским городам он объяснял, что на самом деле просто-напросто изменился идеал, лежавший в основе союза. С самого начала некоторые члены союза имели статус колоний, основанных Афинами. А среди греков колониальный статус подразумевал крепкие семейные взаимоотношения, но не подчинение. Кроме того, афиняне давно притязали на роль основателей ионийских городов; и сами ионийцы не только одобряли эти притязания, но и ссылались на них, дабы убедить афинян возглавить союз. На год переноса казны с Делоса выпало празднование Больших Панафиней, справлявшихся раз в четырехлетие; связи между колониями и метрополией обычно укреплялись благодаря таким религиозным обрядам. Союзники Афин обыкновенно подносили на Панафинеи корову и полный доспех, скорее символ верности, чем обременение. Колония, принесшая этот дар, получала почетное право принять участие в торжественном шествии к храму Афины на Акрополе. И потому все союзники Афин хотели обладать этим правом.