Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века - [32]

, получила широкое распространение в русской литературной среде, имелась в домашних собраниях многих современников Пушкина.

Интересно пронаблюдать, рядом с какими именами возникает в творческом сознании Пушкина имя Томаса Мура. В незавершенном очерке "<О статье А.Бестужева "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начала 1825 годов">" (1825), оспаривая точку зрения Бестужева, согласно которой – первый период литературы является "веком сильных чувств и гениальных творений", после чего наступает упадок, Пушкин писал об обратном, хотя и здесь не видел никакой особой закономерности: "Ром<антическая> слов<есность> началась триолетами <…>. После кавалера Marini явился Alfieri, Monti i Foscolo, после Попа и Аддиссона – Байрон, Мур и Соуве" (т.6, с. 261). Впоследствии Пушкин предпочел выразить свои мысли не в форме статьи, так и оставшейся неоконченной, а непосредственно в письме А.А.Бестужеву, датируемом концом мая – началом июня 1825 г.: "У англичан Мильтон и Шекспир писали прежде Аддиссона и Попа, после которых явились Southay, Walter Scott, Moor и Byron – из этого мудрено вывести какое-нибудь заключение или правило" (т.9, с.158).

В черновых набросках предисловия к первой главе "Евгения Онегина" Пушкин упоминает Мура рядом с Байроном¹⁹, а в статье «О Байроне и о предметах важных» (1835) опирается на мнение Мура как авторитетного биографа Байрона: «Мур справедливо замечает, что в характере Б<айрона> ярко отразились и достоинства и пороки многих из его предков: с одной стороны смелая предприимчивость, великодушие, благородство чувств, с другой необузданные страсти, причуды и дерзкое презрение к общему мнению» (т.6, с.51). В другой, более ранней статье – рецензии на альманах «Денница» на 1830 год, напечатанной «Литературной газетой» (1830, № 8) без подписи, Пушкин цитирует слова И.В.Киреевского о русской переводной литературе и о том, что в основном «шесть иностранных поэтов разделяют <…> любовь наших литераторов: Гете, Шиллер, Шекспир, Байрон, Мур и Мицкевич» (т.6, с.51). В совершенно ином ряду знаменитых имен Мур упомянут в стихотворении Пушкина «К***» («Ты богоматерь, нет сомненья…», 1826): «Есть бог другой земного круга – // Ему послушна красота, // Он бог Парни, Тибулла, Мура, // Им мучусь, им утешен я» (т.2, с.161).

Таким образом, можно прийти к выводу о том, что, несмотря на отрицательные суждения о Муре и неприятие его "восточной повести" "Лалла Рук", Пушкин никоим образом не умалял роль английского поэта в развитии мировой литературы, нередко называл его имя вместе с именами признанных зарубежных классиков и старался не упустить из виду новые произведения Мура, внимательно читая и собирая их, включая самые редкие, в своей библиотеке.

II

Отрицательно воспринимая Томаса Мура и его наиболее известную романтическую поэму «Лалла Рук», критикуя неумелую подражательность А.И.Подолинского «восточному воображению» Мура, Пушкин в то же время неоднократно обращался в своем творчестве к образам и мотивам «Лаллы Рук», которые получали во многих случаях оригинальную художественную интерпретацию.

Образ пери, вошедший в русскую литературу благодаря "Лалла Рук" Томаса Мура и позднейшей поэме А.И.Подолинского "Див и пери"²⁰, широко распространился в поэтическом обиходе рубежа 1820–1830-х гг., его можно встретить у многих поэтов (например, В.А.Жуковского, М.Ю.Лермонтова, А.И.Полежаева, А.И.Одоевского, А.С.Хомякова) и, в том числе, у Пушкина в стихотворении «Из Barry Cornwall» (1830), вольном подражании песне Б.Корнуолла: «Можно краше быть Мери, // Краше Мери моей, // Этой маленькой пери; // Но нельзя быть милей // Резвой, ласковой Мери» (т.2, с.328).

В знаменитом стихотворении Пушкина "К***" ("Я помню чудное мгновенье…", 1825), посвященном А.П.Керн, можно видеть характерный образ "гения чистой красоты": "Я помню чудное мгновенье: // Передо мной явилась ты, // Как мимолетное виденье, // Как гений чистой красоты" (т.2, с.89). Известно, что Пушкин высоко ценил стихотворение А.А.Дельвига "В альбом" ("О, сила чудной красоты!..", 1823)²¹, нарушавшее анакреонтический союз вина и любви, традиционно воспевавшийся поэтами в лицейские годы: «О, сила чудной красоты! // К любви, по опыту, холодный, // Я забывал, душой свободный, // Безумной юности мечты; // И пел, товарищам угодный, // Вино и дружество – но ты // Явилась, душу мне для муки пробудила, // И лира про любовь опять заговорила»²². Лексемы, нестандартизованные словосочетания, использованные Дельвигом, – «чудной красоты», «ты явилась» – впоследствии встречаются в строках пушкинского шедевра. И у Дельвига, и у Пушкина говорится о том, что подлинное вдохновение, временно покинувшее поэта, возвращается вместе с чудной, чистой красотой – воплощением поэзии и любви. Пушкину, почувствовавшему благозвучие некоторых из предложенных Дельвигом художественных форм, удалось успешно перенести их в свое совершенное произведение.

Однако появление у Пушкина образа "гения чистой красоты" вряд ли можно связывать лишь с творчеством А.А.Дельвига. В стихотворении "Лалла Рук", созданном В.А.Жуковским в Берлине между 15 (27) января и 7 (19) февраля 1821 г. и посвященном августейшей ученице – великой княгине Александре Федоровне, участвовавшей в центральной роли Лаллы Рук в дворцовом спектакле