Твои ровесники - [6]

А Петр Иванович-младший все больше и больше свыкался с цехом, чувствовал себя здесь, как в семье. Петр Иванович-старший замечал, что в минуты особого оживления парень бросал станок, срывался с места, куда-то исчезал, и его звонкий голосок слышался то там, то тут.

Видя, что тезка вернулся на место, Петр Иванович подошел к нему:

— Другим мешаешь и дисциплину нарушаешь.

— И они меньше нужного не вырабатывают.

— Но могут сделать больше. Фронт требует от нас одного: давай, давай. Давай.

— Вам все больше да больше…

— Вон как! — удивился старший. — Фронт, значит, обожди.

Младший замолчал, но за этот день он выработал больше обычного.

И все же они поссорились.

Станок у младшего шел на полном ходу, а самого его не было. Петр Иванович заглянул за станок, но и там его не было. Прислушался: голос младшего звучал где-то в конце цеха. Петр Иванович прошел туда. Младший сидел на станине в окружении таких же ребят, чувствовавших себя настолько непринужденно, что они не заметили даже, как к ним подошел мастер. Младший, разводя руками, рассказывал что-то очень смешное…

— Понятно!..

Ребята повскакали с мест. Младший поднялся с пола, хотел что-то сказать, но промолчал. Он видел, как побледнело лицо начальника цеха:

— Там без снарядов, а мы хаханьки…

И пока младший шел по проходу к своему станку, Петр Иванович, следуя за ним, бубнил:

— Станок на ходу, без присмотра, а хозяин гуляет… Да я завтра же напишу твоему отцу, как ты здесь работаешь.

Малыш остановился, взглянул на своего начальника. Петр Иванович даже отступил: в глазах малого горела ненависть. Рывком он остановил станок и будто провалился куда. Петр Иванович огляделся кругом, заглянул за станок, в проход — нет. Петр Иванович прошел в уборную, в умывальник, вернулся в цех, заглядывая за станки, — младшего нигде не было. И только через несколько минут он все же нашел его: тот сидел на станине, вжавшись в станок, и все его маленькое тельце вздрагивало от беззвучных рыданий.

— Ну? — растерялся начальник и начал вытаскивать тезку из-под станка. — Эх, друг! Разве можно так?

Он не знал, что делать, как вести себя: быть ли строгим начальником цеха, обратиться ли в няньку. Заметив любопытный взгляд из-за соседнего станка, крикнул:

— Ну-ка, Сашок, дай сюда воды!

Напоил тезку, намочил ему голову, приказал пареньку:

— А ну, еще!..

Взял кружку, присел рядом с тезкой, теплым, волнующим голосом спросил:

— Ну, чего ты? Ведь сам виноват…

— Виноват.

— Так в чем дело?

— Может, я забыть хочу, а вы…

И снова заплакал. Старик взял его голову обеими руками, повернул к себе, посмотрел в глаза:

— Ничего не понимаю.

— Отца на фронте, а мать на моих глазах… Я видел, когда ее убивали. И меня хотели, я убежал…

Петр Иванович прижал мальчика к своей груди.

— Не знал я, мальчик… Прости…

Он поднялся с пола.

— Иди, умойся… Отдохни сегодня, завтра наверстаешь. Ты ведь такой… — Он постарался улыбнуться. — Сердитый на работу.

Прошел в свою конторку и долго сидел там, не выходя в цех. Видел, как младший подошел к станку, пустил его в ход. Станок работал на предельном напряжении.

В феврале не было ни одного выходного. Фронт требовал вооружения, вооружения и вооружения. Цех Петра Ивановича Чугунова едва справлялся с требованиями к нему других цехов. Ребята видели солнце только в те минуты, когда шли на обед. А тут в марте, когда солнышко потеплело, снег начал пропитываться водой и расползался под ногами, стало известно, что завтра выходной день. Ребята подняли такой гам, что Петр Иванович, забыв все, выбежал в проход.

— Пожар, что ли?

— Выходной, Петр Иванович! Ура-а-а!

— Ах, чтоб вас, — махнул руками старый мастер и поднял палец кверху. Ребята смолкли.

— Если завтра выходной, то сегодня надо поднажать так, чтобы завтра чувствовать себя спокойным, знать, что у вас все сделано, нет никакой задолженности государству… Принажмем, ребята? Как вы думаете?

И ребята закричали:

— Обязательно!

Все это происходило в обеденный перерыв. А после него старый мастер видел, с каким подъемом работали ребята. Ни разговоров, ни смеха, ни перебранки, ни одного лишнего движения или хождения по цеху. Гудит цех, и лица ребят сосредоточены, серьезны, как будто для них ничего больше не существует, кроме работы.

В конце дня табельщица записала в итоге: 131 процент.

— Ну, архаровцы! — рассмеялся Петр Иванович, а ребята, натягивая на себя кто шубейку, кто спецовку, кто старое пальтишко, с боевой песней выходили из цеха, не забыв прокричать:

— До свидания, Петр Иванович!

— Ну, народец! Да когда же вас усталь возьмет? Пять недель проработали без отдыха и хоть бы что…

— А мы сейчас на субботник, — как бы подсказал Петр Иванович-младший. — Двор пойдем убирать и дрова пилить.

— Врешь ведь? — взял за подбородок тезку мастер. — Присочинил?

— Прямо туда и направляемся, — ответил младший и побежал вслед за ребятами.

Петр Иванович заглянул на минутку в контору, а затем прошел в общежитие ребят. Уже темнело. Огромный двор был освещен двумя огромными электрическими лампами. В свете фонарей Петр Иванович увидел ребят, разбившихся на две большие группы…

— Смирно! — крикнул паренек в спецовке и старом красноармейском шлеме. И Петр Иванович видел, что к нему приближается группа ребят с топорами и пилами. Впереди них шагает его тезка — Петр Иванович Самойлов.