Твои ровесники - [2]

— Сто девятнадцать, — повторяет он медленно, как бы взвешивая каждую букву, — а сколько ты мне обещал?

Петр Иванович-младший расцветает снопом сияющих лучей.

— Поторопилась, Петр Иванович, табельщица немного. Один процентик в столах у нас остался. Мы его завтра отдадим. Он нам ни к чему.

Петр Иванович берет за ухо младшего, делает вид, что треплет:

— Выдрал бы я тебя, да…

— Советская власть не позволяет? — озорно смотрит на него младший.

— Марш домой! — притворно сердится мастер. — Согрешишь тут с вами.

Цех наполняется шумом, свистом, криками. Невольное молчание целой половины смены длинного дня разряжается освобожденной энергией. Петр Иванович смотрит на ребят и не может понять:

— Одиннадцать часов отстояли, а где же усталость у них? Ну и народец!

В прошлую весну Петр Иванович вдруг почувствовал, что живет он далеко от завода, и часы работы почему-то стали длиннее, и в контору на третий этаж стало чувствительно подниматься… Сначала Петр Иванович не мог понять, в чем тут дело, но в последнее воскресенье, когда копал в собственном огороде грядки, почувствовал необычайную усталость, присел на старый сутунок, хранившийся вот уже несколько лет на всякий случай, когда не будет дров, и на лбу у него выступила испарина.

— Понимаю! — горестно улыбнулся Петр Иванович, отставил в сторону лопату, завернул папиросу. — Теперь все понятно…

А за обедом, когда жена спросила его — почему он такой сегодня сумный, Петр Иванович вздохнул, почесал мизинцем под левым усом, что означало волнение, и приглушенно ответил:

— Вот она и пришла.

— Кто?

— Та, которая бывает после сорокавосьмилетней работы человека…

— Старость, что ли?

Петр Иванович не ответил, он не хотел вслух произнести этого слова, а жена рассмеялась:

— Только сегодня ее заметил? Я давно уже ее вижу и привыкла к ней.

— Ходить далеко на завод, — признался Петр Иванович. — На ногах стоять трудно…

— Всему свое время, — подсказала жена. — Находился за жизнь.

— Устал я, что ли?.. Отдыха хочу большого.

— В чем дело? Подавай в отставку и все. Пенсию дадут, домишко свой, коровка есть, чего тебе еще?..

— Сказала… А что я делать буду? Сорок восемь лет каждый день стоял на производстве и вдруг — ничего… Да я с ума сойду от безделья.

— Летом огородом займешься, зимой какую-нибудь работу на дому примешь… Вот оно и незаметно будет…

Петр Иванович покачал головой:

— Никак я этого принять не могу. В голове такое не представляется…

Не хотелось Петру Ивановичу признать себя стариком перед самим собой, а тем более — перед другими, а еще страшнее было сказать об этом в конторе. Как прийти туда и сказать — прошу уволить… А почему, спросят… И он должен будет сознаться: по старости…

Начинались жаркие дни, они утомляли Петра Ивановича. Чаще обыкновенного он садился завернуть папироску, отдохнуть. Проходя однажды по цеху, он услышал слова:

— Сдает наш старик. Сам не успевает и нас задерживает.

Стало обидно. Захотелось остановиться, заметить, кто сказал эти жестокие слова, но вместо этого побежал быстрее дальше и несколько дней ходил под впечатлением глубокой обиды.

И все же с каждым днем убеждался сам, что «обидные слова» были настоящей правдой.

Махнул рукой и пошел в контору. В кабинете заместителя директора никого не было. Петр Иванович подсел к столу.

— Что скажешь? — спросил его заместитель.

— Просить хочу, Александр Владимирович, чтобы уволили меня с работы.

Заместитель поднял голову, и Петр Иванович не заметил в его глазах удивления.

— Давят года, что ли?

— Давят, Александр Владимирович.

— Слышал я про это, друг, а только жалко мне тебя отпускать. Сколько лет мы с тобою проработали вместе?

— Много, Александр Владимирович.

— Сразу не отпущу, — подумав, заметил заместитель. — Такого, как ты, не скоро найдешь. А хуже мне не надо. Не хочу.

— Я заявление написал, — сказал Петр Иванович.

— Давай!

Взял лист и, не развертывая его, положил в стол.

— Полежит. Когда надо будет, тогда и вытащим его на свет божий.

Петр Иванович вышел из кабинета и шел долго, медленно до дома. Дорога казалась бесконечно длинной и день каким-то хмурым, серым, хотя светило яркое солнце и на небе не было ни одного облачка.

Пришел домой, пообедал и сразу лег, хотя раньше никогда не отдыхал после обеда.

— Заболел, что ли? — забеспокоилась жена.

— Подал заявление.

— Сколько горя? — рассмеялась она.

— Много, — с грустью ответил Петр Иванович. — Сорок восемь годов у станка, и вдруг… ничего… Да как же жить после этого?

Шли дни. Прошел месяц, а замены все не было.

И вдруг, в воскресенье, когда после обеда Петр Иванович сидел дома за газеткой, в комнату ворвалось короткое, но жестокое слово — «война».

Петр Иванович встал, надел кепку, взял в руки палочку.

— На завод.

— Чего там делать? Сегодня все в лесу…

— Придут… Дело такое.

И действительно — в конторе были директор, заместитель, инженер, начальники цехов.

Петр Иванович сидел в кабинете заместителя и, мусоля карандаш, подсчитывал.

— Что получилось? — спросил заместитель.

— Семьдесят пять…

— Чего?

— Процентов рабочих должно завтра явиться в военкомат по моему цеху.

— Что же ты думаешь делать, Петр Иванович?

Старик улыбнулся.

— Где-то у тебя в столе есть мое заявление, дай-ка его сюда… Придется, видно, поскрипеть еще.