Твои не родные - [12]

— Хорошо, что сумочку не сорвали.

Я смотрела на них, а лица расплывались, размазывались. До меня еще не доходило, что вот все что было мне дорого валяется на свалке. И мне больше некуда это отнести, уберечь, забрать.

— Выселили, изверги, да?

Я кивнула, сжимая сумочку и стараясь при всех не разрыдаться.

— Так, ты не расстраивайся. Мы кое-что и к себе забрать можем пока жилье не найдешь. Да, девочки?

Женщины активно закивали.

— Заберем, а что. Я на балконе сложу.

— У меня в кладовке место есть.

— У меня места особо нет, но я могу забрать и у себя сложить картины, гардины и еще кое-какие некрупные вещи.

Я повторяла «спасибо», а у самой в голове звенит и кажется, что вес мир снова рушится на сколки и никогда не станет прежним.

За час мы разнесли мое барахло по соседям. Тетя Тоня перебинтовала мне пальцы. Маша помогала Варе — носила мамины рисунки и ее наборы для вязания и нитки. Складывала в шкафчике. При ней мне пришлось взять себя в руки и не рыдать. Но она все и так понимала. Обхватывала мое лицо ладошками и заглядывала мне в глаза.

— Не плачешь? — жестами.

— Не плачу.

— Точно.

— Точно.

Пригрозила мне маленьким пальчиком, а я сгребла ее в охапку и зарылась лицом в золотистые кудряшки. Если бы не она я бы, наверное, не выжила. Я бы не справилась. Все же женское счастье заключается именно в детях, и чтобы не произошло именно в них и сокрыт смысл жизни. И когда кажется, что раскрошило в пыль и уже никогда не подняться на колени приходится собирать всю волю в кулак и подниматься. Жить ради них.

— Я нашла работу, тетя Тоня.

— Ну вот. Не так уж все плохо, моя хорошая. Попей чаю. Я заварила мяту и листья смородины. Все свое. Люда любила мой чай, царство ей небесное.

Меня слегка передёрнуло. До сих пор не могу смириться, когда о маме так говорят. Это о ком-то другом. Мама живая. Она просто куда-то уехала, куда-то где мы пока не можем встретиться.

— И когда выходишь?

— Сегодня в ночную.

— И что это за место такое, что ночью надо?

— Хорошее место. Я потом все расскажу. Вчера вот тоже вышла и сразу уволили.

А сама Машеньке хвостики поправила и на колени посадила к себе.

— Как Маша себя вела без меня? Татьяну вашу не доставала?

— Нет, ты что. Машутка нам, как и Варенька родная. Мы с Людой тридцать лет душа в душу. Семья мы.

А мне стыдно стало, что на голову им свалилась. Старшая дочь тети Тони им Варю привезла на время своей командировки вместе с мужем — у них общий бизнес и я на голову свалилась с Машей на неопределенный срок. И платить особо пока нечем.

Пиликнул мой сотовый. И я на автомате достала его из кармана и тут же вся внутренне сжалась в камень.

«И как с работой? Тяжело? О «панели» не думала? Туда всех берут»

Глава 5

Я разве говорил, чтобы вынесли ее вещи?

Схватил за шиворот Заверина и вдавил в стену.

— Говорил, чтоб глаз с нее не спускали? Говорил, мать твою?

Протащил по кабинету и схватив за затылок ткнул рожей в монитор ноутбука. Так и придержал сплюснутым носом в экране. Хотелось еще поелозить, но я разбил ему нос и вытирать потом дисплей после его кровавых соплей мне не хотелось.

— Что это? Что это такое? Как это могло произойти? Как, ты, урод, мог допустить, чтоб это рванье ее тронуло? Ты где был?

На экране бомжи выдирали из рук Ани вещи, а какая-то баба с пропитой рожей и клочками волос на голове ударила ее бутылкой из-под водки по затылку. Когда я это увидел мне захотелось убивать. Нет, не сраных бомжей, а тех уродов, которых я к ней приставил следить и вести ее. Бомжи и так трупы на прогулке. А этим тварям я плачу немалые деньги, чтоб все делалось как я приказал.

— Пол часа. Мы…отвлеклись на пол часа. Никто не думал, что она на свалку пойдет.

— А тебе просили думать? Ты здесь не для того чтобы думать — я думаю за тебя, а ты делаешь, но у тебя не хватает мозгов даже на это.

Отшвырнул его на пол и дернул воротник рубашки. То жарко, то холодно. Она в моей жизни двое суток! За эти двое суток я уже больше не был собой.

— Значит так — все что эти твари растащили найти и привезти ко мне. Все до мелочей, ясно?

Он кивал, быстро вставая с пола и одергивая пиджак.

— Ясно, Егор Александрович. И мы это… мы дальше следили она на работу устроилась.

Я медленно обернулся, чувствуя, как руки сжимаются в кулаки.

— И куда?

— В Каприз.

Я ударил кулаком по столешнице с такой силой, что по ней расползлись трещины, как паутина, быстро разрастающаяся в размерах.

— Куда? — переспросил, глядя на тонкие нити и откалывающиеся кусочки.

— В Каприз…Мы…мы не думали, что туда пойдет с хозяином еще не говорили и…

Я потер сбитые костяшки пальцев посмотрел на сочащиеся сукровицей ссадины. Примерно так же у меня саднило внутри при упоминании ее имени. Одна только фамилия в списках и моя жизнь остановилась, и я понесся под откос на дикой скорости. Переломанный, перебитый и сросшийся заново моральный инвалид в жутких шрамах и рытвинах. И я, как тот Дориан Грей, смотрю на себя в зеркало и вместо своего лица вижу уродливое месиво, а вместо кожи тонкую изъеденную кислотой пленку.

— Мы можем отправится туда прямо сейчас и разнести это заведение в щепки.

— Не можете. Я не давал такого указания.