Твое тело – моя тюрьма - [43]

Вскоре ее отражение исчезло и на месте него появилось лицо узника.

– Тави, а как Смотрящий измеряет твой срок заключения? Годами? Неделями?

– Мой срок измеряется пролитой кровью.

Глава 22 Месяцы без реабилитаций

Октябрь и ноябрь были месяцами свободы, свободы от «реабилитаций». У Стива было больше времени работать над своими проектами, что сделало его отца очень довольным.

Мишель нравилось вытаскивать маму на свежий воздух. Девушка могла ее поднять, посадить в инвалидное кресло и вывезти на задний двор. Глаза Анжелики были открыты, но лицо оставалось безэмоциональным.

Птицы пели, ветер играл с листвой и травой, белки гонялись друг за другом на аккуратной зеленой лужайке. Камелии, дубы и олеандры благословляли теплый, субтропический климат без снега. Мишель укутывала мать в теплый плед в ветреные дни.

Нередко она искала черты узника с глазами цвета лаванды в своем отражении на стекле окна.

– Тави, ты мне как брат! Ты меня понимаешь, ты действительно знаешь меня.

– Я думал, мое присутствие тебя раздражает, – ответил узник.

– С одной стороны, да. А с другой, страшно быть одиноким с чувствами вины и сожаления. Знаешь, я скучаю по объятьям матери. Жаль, что ты не можешь ее исцелить…

– Я попытаюсь ее исцелить, как только обрету свободу. Я должен оказаться в ее теле, понимаешь?

Мишель обняла маму и вспомнила прекрасные дни, когда они проводили время вместе. Тави видел эти воспоминания как быстрое слайд-шоу. В одном слайде Анжелика и дочь сидели в спа-салоне, где им делали педикюр. Маленькие филиппинки массировали их ступни горячими камнями. Во втором слайде Тави увидел, как мама и дочка принимали роды у Жасмин.

На День Благодарения Мишель не стала готовить традиционные индейку и картофельное пюре с подливкой. Она предпочла обойтись без мертвой, прошедшей термическую обработку пищи. Только салатик из листьев шпината с козьим сыром, клубникой и кедровыми орешками. Они со Стивом решили устроить пикник на пляже. Джонсон-пляж был пустынным, белый песок выглядел как снежок. Они уселись на разложенном одеяле и приступили к салату, а Стив нарезал свой любимый хлеб с запеченными оливками.

– Ты даже ради национального праздника свою диету не оставишь?

– А мне разницы нету. Что мясо, что салат, вкус один и тот же. Я-то знаю, что салат полезный, а животное на мясо было убито черт знает когда. Да и возиться ни к чему, раз вкус пропал. Ну, и с чистотой вибраций, по идее, я смогу осознать себя во сне. Когда я заново буду проходить серию «реабилитаций», я попробую контролировать события во сне. Что думаешь?

– Я себе не представляю, как контроль сновидений поможет твоему узнику. Он же должен мучиться, а не избегать мучений.

– Не знаю. Посмотрим.

Она вывела аккуратно «Тави» на песке черной пластмассовой вилкой. Голодная бирюзовая волна моментально поглотила буквы. Девушка повторила свой ритуал. Залив снова слизал имя преступника с Кассиопеи с белого песка.

– Что ты делаешь?

– Желание загадываю. Колдую, может быть. Сама себе придумала вуду-ритуал.

– Что такое «ритуал» я знаю, а вот о «вуду» понятия не имею.

– Вуду – это африканская магия… Если честно, я в этом совсем не разбираюсь, просто подумалось, что ритуалы надо не вычитывать, как делать, а придумывать самим. Я здорова, и теперь остается помочь Тави обрести свободу. – Мишель вздохнула. – И мою свободу от него.

* * *

После Дня Благодарения наступила Черная Пятница, но семья Редмондов никогда не спешила в магазины в этот день – они ненавидели толпы и борьбу за вещи.

Фред достал с чердака прозрачные пластмассовые контейнеры с елочными игрушками и собрал искусственную елку с встроенными разноцветными гирляндами-лампочками.

Фред собирался наряжать елку, когда Мишель закончила утренние процедуры матери. Не задумываясь, она решила присоединиться к отчиму и подошла к елке. Старые елочные игрушки выглядели такими родными, особенно те, которые были сделаны своими руками. Мишель взяла елочную игрушку с фотографией братишки, украшенную кусочками ваты и блестками, и ощутила, как что-то покалывает в сердце и потеют ладони.

– Рождество на пороге, – проговорил Фред. – Я не понимаю, зачем я это делаю. Я ненавижу все праздники после смерти Остина. Когда мой отец застрелился, – его голос дрогнул, – моя проклятая задница мотала срок в тюрьме. Я был зол на него, как он мог так уйти? Так предать меня? Он был необычным человеком. Сильным. Учил меня водить машину, никогда не повышал голоса… Помню, когда я был маленьким, мы нанизывали на нитку попкорн, а потом вешали на елку. – Фред помолчал. – Мне так нравилось дарить Остину подарки! Видеть его сияющие глазки, чувствовать его ручки, обнимающие мою шею… Такое давящее и опустошающее чувство, словно нет смысла в жизни, нет никакого смысла.

Его откровение удивило девушку. Она не сомневалась, что отчим доволен своей жизнью, отдавшись всецело новой работе и отношениям с Либерти. Но депрессия, как паразит, грызла его сердце.

– А помнишь, мама была донором крови? – Мишель осенила идея.

– Да, ну и что?

– Я читала, что пинта крови спасает жизнь трем людям. Думаю, ты должен стать донором крови, тогда к тебе вернется чувство, что ты нужен людям, твои кровь и жизнь имеют ценность. Немало детей проходят химиотерапию, и им нужна донорская кровь! – речь девушки звучала убедительно.