Твёрдость по Бринеллю - [28]
Но вскоре к ней подошла шустрая старушка, с рукой на перевязи:
— Надолго?
— На месяц.
— Тогда пойдем, тут рядом, — и она, нырнув в переулок, повела Людмилу за собой.
Дорога показалась Людмиле бесконечной. Кривой улочкой они подошли к одноэтажному дому, возле ворот которого стоял запыленный «жигуленок». Хозяин машины, протиравший стекла тряпочкой, окликнул старуху:
— Мать, ты кого это к нам ведешь? Нам не нужно детей.
— Молчи, Ольга сказала — нужно.
— Нет, не нужно!
— Много ты знаешь!
Такой «прием» Людмиле не обещал ничего хорошего, но она покорно вошла вслед за бабкой во двор и поднялась в дом.
— Вот тут, детка, располагайся, можешь ложиться отдыхать, я тебе постелю, — указала та на две кровати в проходной комнате, — семь рублей платить будешь.
«Опять за занавесочкой…» — обреченно вздохнула Людмила, но сейчас она была на все согласна: хоть десять рублей, только бы сейчас же лечь поспать. Ей, конечно, и в голову не приходило, что бабка наметанным глазом сразу определила их, очумевших без сна северян, — из них ведь можно веревки вить, брать голыми руками; и что эти авиарейсы с севера (на протяжении многих лет — только ночные) специально так рассчитаны, чтобы работать на этих вот хозяев: какой тут особенный спрос, какой тут выбор, когда человеку — лишь бы упасть где-нибудь поспать после дороги, и все… Ни о чем этом она в тот момент не думала. Уложив на кровать Танюшку, которая мигом заснула, она вышла за ворота — может, хозяин подбросит до вокзала, поможет вещи привезти? Но машины на месте уже не было. «Не очень-то он услужлив к жильцам, да и приветлив тоже…» Пришлось нанимать частника по местным диким «ценам договоренности». Втащив наконец чемодан «за занавеску», Людмила уснула на указанной бабкой кровати мертвым сном.
Разбудил ее голос — видимо хозяйки — явно повышенной громкости, чтобы сказанное долетело до ушей новой жилички.
— Что ты выдумала, мама, зачем нам дети? Визгу не хватало? — резко выговаривала женщина старухе с перевязанной рукой прямо перед раскрытым окном каморки, где спала Людмила.
— Идем, я тебе все объясню, — утащила ее в дом мамаша.
«Ох, и попали же мы…» — забеспокоилась Людмила, поглядывая на свой чемодан. Танюшка тоже проснулась от крика хозяйки и, заспанная, села на кровати. Осталось неизвестным, какие аргументы привела хозяйке мамаша — видимо те, что заломила дикую цену; но уже через пять минут Ольга (как запомнила Людмила) вплыла за занавеску, с милой дежурной улыбкой на устах:
— Ну, как отдохнули, детки, не жестко было спать?
«Ох, лиса…» — отметила про себя Людмила.
— Нормально.
— Ну обживайтесь, сходите к морю, тут все рядом.
Людмила нехотя поднялась — надо было еще поужинать, обследовать окрестности, осмотреться.
Их узенький двор, как оказалось, принадлежал двум хозяевам: Ольге и Михаилу Щербам, приютившим Людмилу, и одинокой молчаливой старухе. В хозяйстве Щербов имелся водопровод, готовить можно было на газовой плите прямо на открытой террасе. В конце двора находились «удобства» и сарай с попугаями, которых разводила старуха-соседка, — Людмила насчитала в нем двадцать семь попугайчиков. Двор охраняла бабкина собачонка, препротивное черное существо, не дававшее никому проходу своим лаем. И все это регулярно оглашалось протяжным криком неведомой близкой птицы: «Ку-куук-ку, ку-куук-ку»…
Обследовав двор, Людмила с Танюшкой вышли за ворота. Дом их, как оказалось, находился в старой части города. Кривые, узкие улочки, на турецкий манер, разбегались в разных направлениях. Заблудиться тут было делом плевым. Такая же улочка вела и к набережной — словно расщелину в скале, вход в нее трудно было найти в массиве домов, идя со стороны моря. Но ориентир все-таки имелся: улочка выходила на набережную как раз между действующим православным собором и отреставрированной турецкой красавицей-мечетью с двумя минаретами. Это Людмиле сразу понравилось — она любила старинную архитектуру, которая сразу придает уют самому незнакомому месту. Вообще, город не был похож ни на один город Крыма из тех, в которых Людмила уже побывала. Он был в большей степени азиатским, и это Людмиле почему-то тоже нравилось. Море, и в самом деле, было совсем рядом, магазин с детской одеждой — тоже, «едальни» — кафе и «Пиццерия» — под боком, в общем жить можно было. А самое главное, что место их обитания, словно сказочные декорации, замечательно украшали величественные сооружения церкви и мечети. Предстояло месяц прожить здесь как в сказке. «Надо заглянуть и в церковь, и в мечеть», — решила на будущее Людмила.
Она искупалась в море и, наблюдая, как Танюшка радостно булькается в воде, присела погреться на бетонные плиты набережной. Вечернее солнце ласкало, ветерок обдувал, и Людмила наконец, после дорожных мытарств и неопределенности с устройством, вздохнула спокойно: койка и крыша над головой есть, можно начинать отдыхать «у моря».
На другое утро, позавтракав, Людмила и Танюшка отправились на море, а по дороге зашли в церковь, где в то время была служба. Танюшке на месте не стоялось, и она все шмыгала между таких же зевак и верующих, которых в храме было немного. А Людмила благоговейно слушала службу и с любопытством разглядывала храм. Он был небогат, точнее, даже нищ — голые, покрашенные масляной краской стены, ни одной старинной иконы, ни одной раки с «мощью» — то ли он всегда был нищ, во что верилось с трудом, то ли из него все постепенно растащили и распродали сами же попы… Но сам храм выглядел празднично: огромный купол поддерживался восьмериком без единого столба, весь он был просторным и каким-то весенним — светлые, голубо-розовые тона красок, голубые и оранжевые ризы у священников, а хор… Он слышался откуда-то «с небес» — видимо с хоров — и звучал просто ангельски. Его можно было слушать бесконечно, можно было плакать, умиляться… Но Танюшка мешала Людмиле. Она суетилась, бегала, а потом и вовсе исчезла куда-то. Оказалось — уже вышагивает по улице в сторону моря. Пришлось Людмиле бежать за нею вслед.
