Твари Господни - [132]

Вообще за последнюю неделю, Кайданов открыл для себя и в себе так много новых вещей, что, кажется, и целой жизни для подобной трансформации мало. Однако и улыбался он теперь часто и с удовольствием, и было ему от этого удивительно хорошо, как только и может быть с человеком, внезапно обнаружившим, что улыбка это не только механическое действие, необходимое по "роли", а что-то, возникающее, прежде всего не на губах, а внутри, из этого вот тепла, разлившегося в груди, знавшей раньше лишь холодную пустоту.

– Славное место.

"Славное… " – лучше, вроде бы, и не скажешь, но дело было не в словах, а в голосе, их произнесших.

"Красивый голос, – непроизвольно отметил Кайданов. – И женщина красивая".

Он не удержался и бросил на Лису быстрый, едва ли не вороватый взгляд и снова, как и при первой встрече, испытал странное и опять-таки не вполне знакомое ему чувство растерянности. Кто она? Или, может быть, правильнее было бы спросить, что? Действительно ли это Лиса, и, если да, то, что в этой Деборе оставалось от той женщины, которую знал Кайданов? Не в последнюю очередь, растерянность Германа была вызвана тем, что он искренне опасался, что от Лисы в этой более чем странной особе осталось так мало, что малостью этой можно пренебречь.

Была ли она красива? Безусловно. Однако красота Деборы была такого рода, что вот, вроде бы, и любуешься ею – а куда ты денешься от притягательной и одновременно властной силы этой необычной красоты? – но одновременно и холодок по хребту пробегает, и волосы на загривке дыбом встают. И тварь начинает "скулить" в своем темном узилище, то ли от ужаса, то ли от звериного восторга, но только ощущение такое, что выпусти зверюгу на волю, так тут же и бросится бабе этой тапки лизать.

"Тьфу!" – Кайданов отвел взгляд от Деборы и уставился на выраставший перед ними фасад замка.

Однако даже случайный взгляд на Дебору даром не прошел. Выбросить ее из головы, оказалось непросто. Даже отвернувшись, Кайданов продолжал чувствовать ее равнодушную власть спиной, затылком, всем своим существом. Казалось, для этого достаточно одного ее присутствия близ границ его личного пространства. Огромная сила, но не в силе дело. Власть! Непомерная, невообразимая, такая, что чтобы противостоять ей, и самому надо быть сверхчеловеком.

"Или она уже и не человек вовсе?" – Мысль эта, как ни странно, не показалась ему ни дикой, ни невозможной. Вполне вероятно, что так все и обстояло, если не одна только Рэйчел, воздействовать на которую силой ли, "властью" было крайне трудно, но и он сам, твердо знавший, чем и в каком объеме волен распоряжаться, испытывал это проецируемое Деборой вовне давление.

"И это Лиса?"

Положим, она и сама этого как будто не скрывала. Во всяком случае, слова, произнесенные Деборой, при встрече в Берлине, по другому трактовать невозможно. Да если бы и не было тех слов! В тот краткий миг, когда она позволила Герману "увидеть", что и как делает, Кайданов безошибочно узнал ауру Лисы. Чего, спрашивается, еще надо? Но в том-то и дело, что раскрылась она лишь на одно краткое мгновение, а все остальное время была закрыта таким непроницаемым барьером, что "тень" любой силы – хотя бы и Рэйчел – казались по сравнению с ней абсолютно прозрачными. И вопрос о том, возможно ли такое в принципе, становился, тогда главным, и вызывал не столько восхищение, сколько настоящий ужас, потому что до сегодняшнего дня, Кайданов полагал, что колдовать, не "светясь", невозможно. Это была аксиома. Об исключениях из этого правила, он даже не слышал никогда. Однако сегодня вечером он встретил сразу двух магов, которые были невидимы словно "тени", но в отличие от "человека-невидимки", могли из своего нигде еще и волховать. И вот какая странность. Если от Некто Никто, которого теперь следовало, по-видимому, называть Виктором, Кайданов ожидал настолько всего, что и эта способность не столько удивляла, сколько впечатляла, то Лиса-то такого и так демонстративно легко делать никогда не умела. Вот в чем дело.

Между тем, предводительствуемые немногословным Марием, участники Берлинской встречи достигли наконец замка, поднялись по пологим и широким каменным ступеням к высоким темным дверям и вошли в просторный холл.

– Барышню следует уложить в постель, – тихим, без какого-либо выражения голосом сказала Лиса.

"Или мне ее теперь и про себя надо называть Деборой?"

– Как прикажете, госпожа, – сразу же откликнулся Персиваль, и голос у него был такой, что, верно, не ограничился бы одними словами, а еще и поклонился. Но он держал на руках находившуюся в беспамятстве довольно крупную женщину, и сделать этого, разумеется, не мог.

"Тоже вопрос", – отметил Кайданов, скользнув взглядом по "рыцарю" и его ноше.

Дамочка, судя по всему, работала на контрразведку, так зачем же надо было тащить ее с собой? Предателей в плен не берут, это закон подполья. Но Лиса поступила по-своему. Почему?

– Спальни наверху, – коротко сообщил Марий и кивнул в сторону лестницы, двумя маршами поднимавшейся на второй этаж. – Кстати, обед будет не раньше, чем через полчаса. Если кто-то желает принять душ, переодеться, отдохнуть…