Твари Господни - [104]

Идти было недалеко. Пять трамвайных остановок, или минут сорок пешком. Но это если не спешить и идти тихим прогулочным шагом, потому что, если поднажать, "добежать" можно было и за полчаса. Впрочем, торопиться было некуда. И, хотя погода к вечеру окончательно испортилась – как будто и не начало октября в центральной Европе, а конец ноября в Питере или Хельсинки – трамвай Лиса отпустила, тихо и совсем не по-русски постукивать по рельсам, а сама отправилась искать счастья, наобум сворачивая в любую, подвернувшуюся на пути улицу. Сырость и холод ей совершенно не мешали, как, впрочем, и поздний час. Напротив, они, как ни странно, еще больше поощряли не на шутку разыгравшееся желание, всем на зло, выпить большую чашку капучино и съесть хотя бы одно – "а лучше, два" – из так приглянувшихся ей в привокзальной кондитерской пирожных.

"Просто мания какая-то!" – Лиса увидела впереди неоновую вывеску над освещенной голубовато-зеленым светом витриной и шестым чувством угадала, что это именно то, что она ищет. И не ошиблась.

В кафе, которое, несмотря на поздний час, кажется, и не собиралось закрываться, сидели в основном пары средних лет, пили чай или вино, негромко разговаривали, но произносимые ими слова скрадывала тихая музыка, в которой Лиса с удивлением узнала сороковую симфонию Моцарта. И вообще, здесь было удивительно тихо – только негромкая, как бы на пределе слышимости музыка и почти беззвучные разговоры посетителей – тепло, и уютно. И еще здесь очень хорошо пахло. Кофе, ваниль, и еще что-то, может быть, кардамон, но при этом все запахи, как и звучащая фоном музыка, были как бы на пределе восприятия. У кого нос хороший, услышит, а остальные, пожалуй, что и нет. Она прошла в глубину небольшого зала, повесила свой плащ на старомодную деревянную вешалку, села за единственный свободный столик и улыбнулась подошедшему к ней немолодому официанту, который, почти наверняка, и был хозяином этого чудного места.

– Капучино, пожалуйста, – сказала Лиса, жестом отказываясь от меню в бордовом кожаном переплете. – И какое-нибудь пирожное. На ваше усмотрение, – снова улыбнулась она. – Только обязательно вкусное.

6

На самом деле, это было чистое наитие, род интуитивного прозрения, имеющий к настоящей магии такое же отношение, как развитая математическая способность или идеальный музыкальный слух. Просто что-то сложилось в голове из обрывков слов, поведенческих стереотипов, интонаций и выражения глаз, чувства времени и ауры места, буквально пронизанного токами прошлого, которое, как теперь выяснялось, никуда не делось. Вот он и угадал. А по-другому эту задачку решить вряд ли бы удалось. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.

Кайданов изменился. Виктор еще не знал, что и как произошло в жизни Фарадея в эти долгие годы, но догадывался, что нынешний Чел, за которым, кстати, угадывался совсем не тот человек, которого знал когда-то Некто Никто, являлся не только серьезным и невероятно сильным сагусом, но и обладателем очень не простой судьбы.

Когда Дженевра ушла, они еще немного посидели втроем в кофейне, но прерванный приходом валькирии разговор не возобновляли, хотя, наверняка, каждый из них имел его в виду и об обмене туманными репликами не забывал. Однако то ли "стих" прошел, то ли настроение изменилось, но разговаривали теперь – хоть и "под коньячок" – о чем угодно, только не о том, что было действительно интересно. Вспоминали – впрочем, очень осторожно – прежние времена и знаменитостей давно ушедшей эпохи; говорили о "вечном", то есть о том, чего следует ждать от нынешней политической ситуации и нового старого расклада сил, и, в конце концов, сползли таки на мюнхенские события. Их в Городе не обсуждал сегодня только ленивый, но таких, кажется, не было вовсе. И не странно. Как успел выяснить Виктор, целый день шляясь по вечно пыльным улицам Города, такие случаи в нынешние времена стали большой редкостью. Волна террора, прокатившаяся по миру в конце семидесятых, спустя десятилетие казалась уже невероятной. Ну а теперь, когда "иных уж нет, а те далече", такие свирепые схватки между магами и властями тем более представлялись чем-то из ряда вон выходящим. Впрочем, ни Наблюдатель, ни Кайданов ничего нового Виктору ни про Франкфурт, ни про Мюнхен не рассказали, хотя ему и почудилась некая недоговоренность не столько в словах "друга Васи", от которого этого следовало ожидать в первую очередь, сколько в репликах Фарадея. Похоже, Кайданов знал об этом что-то сверх общей дозы слухов и домыслов. Однако свои предположения Виктор оставил пока при себе, резонно предположив, что тет-а-тет Герман, возможно, будет более откровенным, чем в присутствии мало знакомого ему человека. Впрочем, Наблюдатель, у которого был свой особый ритм жизни, вскоре ушел. Стал собираться "домой" и Кайданов.

"Ну да! – вспомнил вдруг Виктор. – Чел же вчера женился!"

– Давайте, я вас немного провожу, – предложил Виктор, вставая из-за стола вслед за Кайдановым, и не удивился тому, что тот его предложению явно обрадовался.

– Кто вы? – спросил Кайданов, когда, выйдя из кофейни, они, не сговариваясь, пошли по лестнице вверх.