Тварь, что кричала о любви в самом сердце мира - [4]

Больше историкам ничего не известно. И тем не менее Аттила, которого до тех пор никто не мог остановить, не сравнял Рим с землей. Он увел своих воинов.

Джам Карет. Составляющие силового поля вытекли из центра параллакса, из перекрестка времен, поле пульсировало во времени и пространстве и в сознании людей в течение двадцати тысячелетий.

А потом вдруг исчезло, совершенно необъяснимо, и тогда Аттила закрыл лицо руками, его мозг превратился в перекрученные, спутанные жесткие канаты. Глаза остекленели, потом прояснились, он сделал глубокий вдох. И отдал своей армии приказ повернуть назад. Лев Великий возблагодарил Бога и вечную память Христа Спасителя. Легенды добавили сюда еще и апостола Петра. А Рафаэль - апостола Павла.

Целых двадцать тысяч лет - Джам Карет - поле пульсировало, но на одно короткое мгновение, которое могло длиться секунды, или годы, или века, оно было отключено.

Легенда не говорит правды. Точнее, она говорит не всю правду: за сорок лет до того, как Аттила вторгся в Италию, Рим был завоеван и разграблен Аларихом. Джам Карет. Через три года после отступления Аттилы Рим захватил Гайзерих, король вандалов.

Была причина, по которой нечистоты безумия перестали питать пространство и время из измененного сознания семиглавого дракона...

Семф, предавший свой народ, парил перед членами Совета. Его друг, стремившийся к своему заключительному воплощению, Линах, председательствовал во время слушания дела. Он рассказывал тихо, но весьма красноречиво о том, что сделал великий ученый.

- "Резервуар опустошается, - сказал он мне. Прости, но я люблю своих сограждан. Где бы они ни находились, когда бы ни находились - я просто обязан их любить, потому что работаю в совершенно бесчеловечной области, я должен держаться за свою любовь, как за соломинку. Поэтому ты меня простишь". А потом он вмешался.

Шестьдесят членов Совета, по одному представителю от каждого народа, населяющего центр, - существа, похожие на птиц, какие-то синие тени, люди с громадными головами, оранжевые растения с трепещущими лепестками... все обратили взоры на повисшего в воздухе Семфа. Его тело и голова походили теперь на мятый бумажный пакет. Волосы исчезли. Глаза слезились и стали бесцветными. Обнаженный, мерцающий, он чуть отплыл в сторону, потом легкий ветерок, резвящийся в помещении без стен, толкнул его на прежнее место. Семф опустошил себя.

- Я. прошу Совет приговорить этого человека к последнему воплощению. Несмотря на то что его вмешательство продолжались всего несколько секунд, мы никогда не узнаем, какой вред, какие изменения оно могло принести перекрестку времен. Я признаю, что он намеревался перенасытить канализацию и таким образом вывести ее из строя. Этот поступок, поступок чудовища, приговорившего шестьдесят народов, населяющих центр, к жизни, в которой будет по-прежнему преобладать безумие, этот поступок должен быть наказан уничтожением.

Совет впал в задумчивость. Бесконечное время спустя он воссоединился, и обвинения Проктора были поддержаны; предложенный им приговор вынесен.

На тихих берегах мысли Проктор, палач, нес на руках своего друга, бумажного человека. Там, в опускающейся тишине близкой ночи, Линах положил Семфа в тень вздоха.

- Зачем ты мне помешал? - спросил он.

Линах отвернулся и уставился в надвигающийся мрак.

- Зачем?

- Потому что здесь, в центре, у нас еще есть шанс.

- А для них, для всех них, там... уже не осталось ничего?

Линах медленно сел рядом, погрузил руки в золотой туман, который окутал его запястья, а потом снова стек к нетерпеливо ожидающему его телу мира.

- Если мы сможем положить начало здесь, если сможем постепенно расширять границы, возможно, когда-нибудь наступит день и мы доберемся до конца времени, начав совсем с малого. А до тех пор необходимо, чтобы хотя бы в одной крошечной точке не царило безумие.

Семф заговорил быстрее. Его время истекало.

- Ты приговорил их всех. Безумие - очень опасный и живучий яд. Это сила. Ее можно упрятать. Самый могущественный джинн в бутылке, открыть которую совсем ничего не стоит. А ты приговорил их к вечной жизни вместе с безумием. Во имя любви.

Линах издал какой-то звук, не похожий на слово. Семф коснулся его трепещущей тенью, которая была когда-то рукой. Пальцы растворились в тепле и ощущении живой плоти.

- Мне жаль тебя, Линах. Твое проклятие заключается в том, что ты хочешь быть настоящим человеком. А мир создан для тех, кто сражается. Ты так и не понял этого.

Линах промолчал. Он думал о вечных отходах и о канализации, которую возродила к жизни необходимость.

- Ты сделаешь для меня памятник? - спросил Семф.

- Это предусмотрено традицией, - кивнул Линах.

Семф грустно улыбнулся:

- Тогда сделай его для них, не для меня. Я создал сосуд их смерти, но он мне не нужен. Выбери одного из них; не очень выдающегося, но такого, чтобы, обнаружив его, они поняли, что это значит. Ради меня воздвигни памятник этому человеку. Ты сделаешь?

Линах кивнул.

- Ты сделаешь? - снова спросил Семф, потому что глаза у него были закрыты и он не видел кивка.

- Да, обязательно, - ответил Линах.