ТВ-эволюция нетерпимости - [30]

Разумеется, никакая истина не опаснее тех последствий, к которым приводит ее незнание. Но это не освобождает документалиста от необходимости задуматься о последствиях. Поскольку факт, изъятый из контекста происходящего, сводящий ситуацию к одномерной сенсации и обнародованный без учета состояния массового сознания, может вызвать общественную реакцию, совершенно несоизмеримую с социальным значением этого факта.

Опасность нежелательной информации многократно возрастает, когда речь идет о военных действиях, катастрофах, этнических столкновениях и террористических актах.

В дни трагических событий в Буденновске — во время Чеченской войны — вся страна сопереживала заложникам, захваченным в госпитале Шамилем Басаевым. Многие зрители, впрочем, испытывали сочувствие и к самому Басаеву, чья личная судьба, как и судьба всей его республики, была драматичней, чем у шахтеров. /Речь шла не о зарплате, а о жизни и смерти/. Но как только Басаев превратил пациентов больницы, невинных людей — в заложников, он сам превратился из жертвы войны в террориста.

Никакая справедливость не достижима ценою жизни других людей. Какими бы доводами не оправдывалось совершенное преступление. А доводы эти всегда найдутся.

Никогда и не при каких условиях не протягивать микрофон террористу — закон цивилизованной журналистики.

Экстремизм, нетерпимость, слепая ярость и даже слепая месть не должны получать на экране такое же право голоса, что и разумные аргументы — стремление к доводам, а не силе. Нельзя допускать, чтобы ультиматумы экстремиста, готового подвергнуть риску жизнь других людей, зазвучали перед микрофоном телевизионного репортера. /Тем более, что такой экстремист как раз и стремится к подобной гласности/.

«Би-би-си» избегает прославлять террористов или создавать впечатление о законности их действий, — говорится в профессиональных рекомендациях знаменитой вещательной корпорации. — Следует проследить за тем, чтобы террористы и связанные с ними люди не изображались в положительном свете. Это требует продумывания всего материала, вплоть до мелочей в каждом отдельном случае».

Подобного рода правил в отечественной тележурналистике не было. Как не было и таких ситуаций. «Главное, я открыл бутылку и выпустил джина, — признавался Басаев корреспондентке НТВ Елене Масюк. — Люди уже знали, что делать. Люди почувствовали вкус…»

Вряд ли, добравшись до Басаева, чтобы взять у него интервью, корреспондентка задумывалась о последствиях подобного рода сюжетов. О том, что открыть бутылку и позволить почувствовать вкус содержимого миллионам свидетелей намного проще, чем эту бутылку потом закрыть. Два года спустя — во время очередной поездки в Чечню — она сама была захвачена боевиками и стала заложницей. Больше трех месяцев провела в плену. Убийственная логика самой жизни!

Но если бы губительные последствия таких передач касались только судеб одних репортеров!

Психология шлагбаума

Здоровое государство требует всей полноты информации о самом себе. О каждодневном состоянии общества — с его достоинствами и недостатками. Бытовавшая десятилетиями теория бесконфликтности демонстрировала одни достоинства. Недостатки оставались на долю жителей капиталистических стран /забастовки, обнищание трудящихся, авиационные катастрофы, землетрясения…/.

Фабрики перевыполняли план. Институты выпускали инженеров больше всех на планете. Страна удерживала мировое первенство по выплавке стали и чугуна, по выращиванию картофеля, производству комбайнов и тракторов.

На этом фоне казалось мелочным обращать внимание на то, что половина картофеля терялась при перевозке и хранении. Что фабрики заваливали прилавки товарами, которые давно уже не имели спроса и вышли из моды. Что заводские расходы на производство трактора составляли лишь 3 % от той суммы, которая уходила на его обслуживание и ремонт, в результате чего от 30 до 40 процентов машин вообще бездействовали.

Подобного рода «мешающие детали» объявлялись нетипичными. А если в редких случаях предавались гласности, то исключительно как свидетельство того, что в здоровом обществе существует здоровая самокритика.

Теория бесконфликтности задумывалась по-своему о последствиях. Прежде всего о последствиях для существующего режима.

Такая неясность входила в условия игры. Чтобы заметить «отдельные» недостатки требовалось немало мужества. Журналисту задуматься о последствиях критической передачи в те годы означало в первую очередь задуматься о ее последствиях для своей судьбы.

Неясным оставался, однако, вопрос: почему проживающая у нас четверть ученых не обеспечивает четверти вклада в мировую науку, а при рекордном количестве врачей сохраняется не менее рекордное число пациентов.

Действительно, всю ли правду мы вправе показывать? Что скажут на Западе, если мы о наших бедах заговорим открыто? Все ли телезрители этой правды достойны? Все ли правильно нас поймут? Охранители общественных интересов боялись, впрочем, не того, что зритель поймет неправильно, а как раз того, что поймет, как надо.

К испытанным аргументам прибегали и сами объекты критики. Сотрудники Ленинской библиотеки, в начале перестройки подвергнутые публичному осуждению, оценили его как выпад "против всей прогрессивной библиотечной общественности", а своих оппонентов как «дилетантов» /в число которых попал и академик Лихачев/. Защитников Байкала, протестовавших против строительства на его берегах целлюлозного комбината, зачислили в "пособники империализма".