Туула - [65]
Эй, но ведь мы с тобой не приплывем назад, ты же знаешь? Последний теплоход. Знаю, Туула, чувствую, надеюсь, верю — не приплывем! Придем, приползем по берегу, рыбацкими и собачьими тропами, стряхнем росу вокруг ржаного поля, вокруг самого Вильнюса!.. Послушай, Туула... давай купим вина, и не упомню, когда я его... ладно? Ладно... Деньги у меня есть. Нет, все равно бери. Пирушка в два этапа? Я — за. И сыру? Много сыра.
Да у тебя никак губка дрожит, Туула? Откуда мне знать... а ты не смотри. Так сколько вина берем? Бери сколько хочешь, я ведь не твоя ведьма! В таком случае кто ты для меня? Красного вина, венгерского. Венгерское у вас есть? Есть, есть, я вижу. Сколько влезет в мою холщовую сумку? И сыру, полголовы. Стакан газировки? Как твои? Что еще за мои? Ну те, из «Ротонды». А... Ладно, я лучше сама возьму, не злись! Твои, мои... Эй, подойди-ка поближе, что-то скажу... Ну? Ведь я тебя... я ведь знаю, где ты был и чем занимался, всё! Пошли. Вот стакан. Потом вымоем, эти бедные бактерии и без того вот-вот перемрут!.. Да ведь я сам не все о себе знаю, Туула... Порой такое слышу... в страшном сне не приснится! Давай разведем там костер, а? Поплыли. Поцелуй меня. Сейчас? Сейчас. И на теплоходе. При посадке и высадке. И в кают-компании, есть там такая? Послушай! По такому случаю люди даже снимок на память делают!.. Ведь мы как будто... Как будто? Нет, ничего...
Увы, на площади не видно ни одного фотографа. Обычно их тут как собак нерезаных, но стоило приехать Тууле - и ни живой души. Теплоход отходит только через полчаса. Оцепеневший город, не такой, как той осенью в День всех усопших, но какая разница? Какой-то мужчина колотит автомат газированной воды. Ну, наконец! Стакан-то мы свистнули, и он подставляет под струю свою зеленую шляпу. Идиот! Пустые бутылки в разбитых телефонных будках, сейчас они мне не нужны. И Бернардас Малоне, пересекающий площадь, этот мудрец уже понемногу округляется... он даже летом в пиджаке, галстуке и с кожаной папкой... Кто же он на самом деле? Поэт, актер, цезарь или самый заурядный стукач? Впрочем, мое-то какое дело. Эй, Туула! Мне хочется токайского... если можно. Хорошо, успеется. Ты тут подожди...
Последний, «Ташкент»! Туула, ты где? Скорее, посадка началась! Спички у тебя есть? Там до цели путь не близкий... Ну, пошли, пошли! Поцелуй меня!
Мы на палубе, затем спускаемся в салон. Моросит теплый, тихий дождик. Прижмись ко мне и поспи, нам еще пыхтеть и пыхтеть. Не хочу... Значит, это пароход? Говорят тебе, «Ташкент»! Вот видишь, ты уже дремлешь... А вот и не дремлю! Я только думаю... Лучше уж не говори, что ты думаешь. Будто мы каждый день плаваем в гости, на природу или на работу. У моих ног полный холщовый мешок всяких вкусностей. Эй, Туула? Похоже, она и в самом деле уснула. Стрекоза, мотылек, бабочка. Теплая рыжая стрекоза в юбке цвета хаки, в безрукавке под горло... с неисцелованной шеей. Рука просунута мне под спину. Не затекла? Нет, нет... Пассажиров раз-два и обчелся. Нигде не видно купальщиков. Опасаются загрязненной воды. Здесь все загрязнено, все... К тому же вечереет. Дождь, оттого на палубе совсем пусто. Не пусто. Вон там сидит Петрила! Тристан и Разамес... уже наферментировался! Действительно, похож, но мне не смешно. Пошли в другой салон, их тут целых два! Салоны! Здесь — салоны? Ах, да, кажется, это каюты. Кают-компании. Теплоходная чайхана...
Под винтом судна пенятся белые буруны. Первый мост — видишь, что там написано, под мостом? Второй мост... это не наши мосты, Туула. Все равно. Мы откупориваем бутылку, сколько их там, двенадцать? Ты что, с ума сошел? Так сколько же? Нам хватит, ей-богу, хватит, ведь сегодня... Что сегодня? Ничего. Ты там, на своей вилле, закладываешь? На вилле? Каждый божий день! Что ни день зашибаю! Не веришь? Запрусь, забаррикадируюсь и попиваю... ну что, поверил? Я ведь тебе сказала - ни о чем не спрашивай... Странно мы там сейчас живем, мы всегда странно жили... по-моему, чересчур порядочно, слишком несовременно, что ли. Да ты пей, пей, Туула, я ведь тоже все знаю!.. Запрусь, бывало, в своей комнате и потягиваю вино... или рисую одно и то же дерево... ту же ворону... других ворон из орнитологического атласа. Значит, ты запираешься и?.. И?.. И ничего, они стучатся, читают монологи, а я не открываю... дня три, четыре, пять -не дольше... А когда вижу, вернее, чувствую, что в доме нет чужих, сама выхожу. Каких это чужих? Видишь ли... они непременно хотят выдать меня замуж. За ужа, разумеется? Если бы за ужа! Приглашают, заказывают, выписывают по каталогу женихов, да каких! Ты бы их видел! Здоровилы! Куда тебе до них! У всех дипломы, старые холостяки с хорошими манерами... рыжие, черные, плешивые. И все, разумеется, старше меня лет на сто. Как вино. Некоторые заявлялись по брачному объявлению, семейка и тут подсуетилась... Девушка из интеллигентной литовской семьи, с художественными наклонностями, хотела бы... Чего хотела бы? Познакомиться с каким-нибудь хмырем? Нет! Она хотела бы развлечений! Тебя! Вина! Тебя! Хотела бы доплыть на этой пыхтелке аж до Константинополя!.. Эй, я что, окосела? Такие вот дела. Теперь-то их ряды поредели, видно, сообщают друг другу, мол, не суйтесь вы туда, засмеёт! Зато вначале была потеха! Я даже ждать их стала, все-таки хоть какое-то разнообразие. Cyrk na drote!
Юргис Кунчинас (1947–2002) – поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Изучал немецкую филологию в Вильнюсском университете. Его книги переведены на немецкий, шведский, эстонский, польский, латышский языки. В романе «Передвижные Rontgenоновские установки» сфокусированы лучшие творческие черты Кунчинаса: свободное обращение с формой и композиционная дисциплина, лиричность и психологизм, изобретательность и определенная наивность. Роман, действие которого разворачивается в 1968 году, содержит множество жизненных подробностей и является биографией не только автора, но и всего послевоенного «растерянного» поколения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Центральной темой рассказов одного из самых ярких литовских прозаиков Юргиса Кунчинаса является повседневность маргиналов советской эпохи, их трагикомическое бегство от действительности. Автор в мягкой иронической манере повествует о самочувствии индивидов, не вписывающихся в систему, способных в любых условиях сохранить внутреннюю автономию и человеческое достоинство.
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…