Туула - [57]

Подзабыл я там тебя, Туула, просто времени не оставалось на душевные терзания, некогда было раздражать воображение и травить себе душу. Засыпал я мгновенно, спал как убитый, а просыпался весь в липком поту и, сбросив ногой одеяло, принимался нащупывать поставленное рядом на ночь кислое виноградное вино. Днем же не мог спокойно глядеть на Марыш, хотя чувствовал, что останься мы наедине хотя бы на полчаса, нам просто не о чем было бы говорить. Мне еще оставалось чуть ли не две недели преть в Абрикосовке, но и Марина, и Яша уже засуетились насчет билетов на Большую землю, так они называли свои города. Как известно, накануне сентября возвращение из «здравниц» становится целой проблемой. Был задействован и муж Марининой тетки, но его ордена и медали не возымели силы - таких заслуженных тут было сколько угодно. Тогда Яша почему-то решил действовать вместе с Мариной, мол, поехали в Феодосию, я - москвич, ты - художница, а вдруг сработает? По-моему, основные надежды он возлагал все-таки на Маринин горб. Уж ей-то обязательно продадут! Они помчались в город с самого утра, а спустя полчаса мы с Марыш, встретившись у прудов на персиковой плантации, которые тут все называли ставкáми, прямо-таки сгорали от нетерпения. Нас разделяли лишь редкие персиковые деревья, пожухлая жесткая трава и удушливый зной. Бултыхнувшись в зеленоватую, вязкую от густых водорослей воду, мы слегка освежились, и все повторилось, как тогда. Мы так и не сказали друг другу ни слова. Не знаю, сколько это продолжалось. Марина обнаружила нас в тенёчке на земле. Я поднял голову - Марина повернулась и ушла. Марыш ее так и не увидела. Яша, оказывается, проявил себя как искусный стратег. Он отправил Марину домой, сказав, что как-нибудь сам достанет эти злосчастные билеты. Вот и всё, а жаль.

Марина нас не выдала. Вечером явился под градусом Яков, но мне билет уже не был нужен. Мы договорились с Мариной, что будет лучше, если я отправлюсь один, автостопом... Ночью она все-таки прилегла рядом и всхлипнула: дурак ты, дурак! Якобы из-за таких нимф, как эта Марыш, мужчины и спиваются и голову теряют. Вполне возможно, - верно я говорю, Аурелита Бонапартовна? Только ведь этого жаждут сами боги, не только Амур да Эрот, все прочие - тоже.

Живя на дармовщинку, я тратил понемногу и свои кровные, а денег у меня осталось ни много ни мало - шестнадцать рублей. Я так радовался предстоящему путешествию через всю Украину, что согласился со всеми Мариниными измышлениями - о добре, о зле, о порядочности. Она дала мне на дорогу бутербродов и груш: катись! Никто не удивился тому, что я уезжаю, пожалуй, никто меня даже не заметил. Однако вся Абрикосовка видела, как я топаю через абрикосовые рощицы в сельмаг, покупаю там две бутылки вина и, сопровождаемый пирамидальными тополями, направляюсь по пыльному большаку к шоссе - прощайте! А Марыш даже в окошке не появилась - видно, Лейхман и впрямь приковал ее цепями.

Добравшись до асфальта, я сразу же поймал «газик», едущий в Симферополь. С меня никто и не думал брать деньги. Взбодренный этим успехом, я в Симферополе сразу же завернул в прохладную винную... и потом только, после обеда пробился к трассе. Ну и пошло-поехало... Все эти шестихатки, стрелы-смелы, бураковки... Нет, мне ничуть не было жалко ни античной Кафы, ни персиков в садике тети Наты. Я находился в прекрасном расположении духа первые два дня - до тех пор, пока не покинул Запорожье со всеми его огненными сполохами и адским дымом, и только тогда почувствовал, что трезв как стеклышко, голоден и зол, и что отупел до крайности. Больше я даже не пытался остановить машину, просто сидел у обочины с сумкой - останавливайтесь, если хотите.

Все эти сумбурные впечатления, хотя, возможно, и не в той последовательности, поднялись со дна памяти сейчас, в «жигулёнке», рядом с дамой за рулем, которая, бросив случайный взгляд на мою обувку, мигом утратила ко мне интерес. Узнав, что я из Литвы, она лишь недоверчиво покачала головой, тряхнула кудрями и предложила еще одну американскую сигарету. И на том спасибо. И тут, когда она уже собиралась высадить меня, поскольку до «ее» перекрестка оставались считанные километры, нашу машину обогнал грузовик с прицепом, груженный под завязку черными блестящими шинами. Я даже вздрогнул, высунул голову в окошко - литовские номера! На прицепе - «ЛШЧ», на кузове - «ЛИ»! У меня радостно забилось сердце: Господи, только бы удалось его остановить! Мы обогнали эти шины, проехали еще немного, на прощание я поблагодарил мегеру и стал ждать заветный грузовик, его и только его! Если бы только... Лишь бы только он остановился! А уж тогда обязательно возьмет, довезет, кончатся мои ночевки на полу вонючих вокзалов, общение с хмурыми старшинами милиции, изучающими мой розовый паспорт, допытывающимися, почему я путешествую в одиночку и путешествую ли вообще и т. д. Паспорт все же рассеивал их подозрения, а в нем, мне это достоверно известно, пропечатаны специальные дополнительные значки и циферки, ничего не говорящие простому смертному, а на деле подтверждающие, что ты чист перед властями или что паспорт подлинный. Я уже все бока пролежал на деревянных лавках МПС и на полах с затейливо выложенными узорами, они были ничуть не мягче цементных. Все эти вокзалы - самая подходящая натура для фильмов ужасов. С внешней стороны башни — чего стоит хотя бы вокзал города Чернигова! — а внутри везде все те же муромцы, шишкины да суриковы... А о пассажирах и говорить не стоит. На всех вокзалах стоит неистребимый запах мастики вперемешку с мочой, эти ароматы насквозь пропитали камень, бетон, даже гранит и металл. Различимый издалека запах имперского величия... от Москвы до самых до окраин... От Тихого океана до захваченного Кёнигсберга...