Туула - [33]

Вот она ты, Туула! Голова сфинкса, длинный изогнутый хвост — ты стоишь на верхушке фронтона, ведь это ты? Если задрать голову и вглядеться повнимательней, хвост начинает слегка подрагивать, пасть полуощеривается... Пить надо меньше, одергиваю я себя, раз уж невинная черно-серая ворона, опустившаяся на навес крытого мостика, показалась тебе Туулой... О, я знаю, ты лишь рассмеялась бы — коротко, невесело или даже сердито. Ты так и продолжаешь смеяться в моей замутненной памяти. Ведь тебе всегда были чужды как патетика, так и всезнайство. Записанные сны заставляли тебя сомневаться в жалкой действительности. По-моему, ты всегда почти во всем сомневалась и больше всего, разумеется, в самой себе и вовсе не считала себя всезнайкой. Но однажды, помнится, ты спросила меня: «Как ты думаешь, что находится за улицей Полоцко?» Я поежился, даже слегка похолодел, но ты требовательно посмотрела мне в глаза и повторила: «Ну скажи, что?» Лес, ответил я, ну конечно же, лес и только лес, что ж еще... А вот и нет, упрямо тряхнула ты головой — как не хватает мне этого твоего жеста сегодня! — там только туман да небо, понял? И больше ничего, ведь я там побывала уже, не веришь? И все же мистиком тебя можно было бы назвать лишь условно. Как и большинство замкнутых, слегка томящихся от скуки людей. Ни больше, ни меньше. И все же магия привлекала тебя - обрывочные источники информации сделали свое дело. Так, однажды вечером тебе приспичило узнать, какими условными символами обозначается золото и его цвет! Ты якобы знала, да вдруг позабыла. Ты чертила на ватмане разнообразные значки, символы, кружочки и стрелочки и бормотала: нет, не то! Внезапно меня осенило: Валентинас, этот дотошный педант, вот кто уж точно знает! И мы отправились по призрачно освещенному Заречью, мимо провонявших пивом и мочой подворотен и темнеющих там человеческих фигур на одну из улочек рядом с Бернардинским кладбищем. Здесь, в сыром полуподвале, склонившись над своими графиками, вдыхал дым и чайный пар Валентинас. Каждый раз, бывая у него, я думал о том, что в нескольких метрах от его жилища на той же глубине лежат в истлевших гробах известные университетские профессора, французские и польские генералы, а также жившие в девятнадцатом веке духовные лица, адвокаты и даже мать «железного Феликса» — на ее могиле крестовина. И меня никогда не охватывал ужас и даже не казалось странным, что вот Валентинас, покашливая, наливает свекольное вино и чай, хлопочет у себя в крошечной мастерской, а рядом шепчутся духи, хотя я очень хорошо все это себе представлял. Я постучал сначала в дверь, потом в закрытую ставню - Валентинас иногда во время работы «маскировался». Нет, никого нет. Мы заглянули на кладбище; у ворот несколько раз лениво тявкнула сидевшая на привязи серая шелудивая овчарка - пенсионерка при деле. Мы блуждали между черных мраморных и обомшелых зеленоватых цементных крестов, отбрасывающих на землю широкие, внушительные, почти правильной формы тени, и казалось, что их тут гораздо больше, чем в действительности, почти в три раза. В противоположном конце долины Вилейки виднелось оцепеневшее предместье столицы, на фоне которого смутно выделялись купол костела Визиток и корпуса тюрьмы, вроде бы, производственные или как их там... Я глядел во все глаза, а когда очнулся, Туулы рядом не было, она исчезла. Я стал кидаться из стороны в сторону - нет, как в воду канула. Меня разобрало зло: да ведь она издевается! Я рыскал по кладбищу, не решаясь окликнуть ее или просто хлопнуть в ладоши: отзовись, недотепа! В конце концов я направился к каменным воротам - Туула стояла на тротуаре, возле скрещения двух улиц, напротив телефонной будки с выбитыми стеклами и обрезанной трубкой. Вне себя от злости я подскочил к ней и стал трясти за плечи. А, это ты, - даже не обернувшись, хмуро бросила она, - откуда? Где мой дом? Ты чего-то боялась - так, во всяком случае, мне показалось. Я так и не узнал никогда, в самом ли деле на тебя накатывали приступы амнезии - мысль о провалах в памяти мне в тот раз и в голову не пришла. Мне стало не по себе. Ты шагала рядом, вцепившись мне в руку, и тихо задавала невпопад вопросы. Почему я без зимней шапки, ведь подмораживает? Без какой шапки? Ну, той, в которой я прошлой зимой провожал ее в Москву. Заходила ли ко мне та подруга в гетрах, пока ее не было в городе?

Когда мы пришли - я не говорю «домой», говорю только «пришли», - ты, Туула, не только заперла дверь комнаты на засов, но и попросила меня придвинуть пару ящиков потяжелей, если можно. Мы тут же очутились в постели, ты крепко обняла меня и не отпускала даже во сне, когда я попытался высвободиться. Проснувшись, я сидел на твоем плоском ложе, чувствуя, как ты дышишь, вздрагиваешь, шевелишь вспухшими губами, будто желая сказать что-то очень важное. Ты морщила лоб, но наконец все же улыбнулась, а я прикурил сигарету от бледно-зеленого света луны, заливавшего комнату. Стены тоже казались бледно-зелеными, словно в патине. И своды. А что завтра? — подумал я. — Что же завтра? Во сне ты отодвинула от меня теплое бедро и нечаянно раскрылась - бледно-зеленый лунный свет упал на твои груди. На подоконнике бурыми пятнами темнели загнутые по краям дубовые листья — так что же завтра?