Тутанхамон. Книга теней - [5]

Я вошел в свой двор и спустил Тота с поводка. Он немедленно подскочил к своей лежанке, где уселся и принялся искоса наблюдать за одной из кошек, занятой своим сложным туалетом — она самым тщательным образом вылизывала поднятую изящную переднюю лапу. Кошку можно было принять за кокетливую женушку, привлекающую к себе внимание более старого мужа.

Внутри дома царил хаос. Аменмес сидел скрестив ноги на низеньком столике, словно маленький царь, молотя сжатым кулаком в такт какой-то мелодии, игравшей в его жизнерадостной голове, и молоко из чашки выплескивалось на пол, откуда его слизывали другие кошки. Девочки, занятые приготовлениями, бегали взад-вперед. Они едва заметили мое появление. «Доброе утро!» — крикнул я, и они хором ответили чем-то наподобие приветствия. Танеферет, проходя мимо, коротко чмокнула меня в щеку. Мне ничего не оставалось, как усесться за стол рядом с сыном, который мгновение разглядывал меня с легким любопытством, словно никогда не встречал прежде. Затем он внезапно одарил меня широкой приветливой улыбкой и продолжал стучать по тарелке, чтобы показать мне, как здорово он умеет это делать. Он — золотое дитя, которого мы не ожидали, предмет удивления и восхищения в мои зрелые годы. В своем возрасте он все еще верит всему, что я ему говорю, поэтому я говорю ему только самое хорошее. Разумеется, он не понимает ни слова. Я попытался его развлечь, угостив молоком, и, словно делая одолжение по особому случаю, он важно выпил.

Глядя на сына, я думал о мертвом мальчике и его переломанных костях; его гротескный образ бросил внезапную тень на мою жизнь. То, что его убили подобным образом именно в день праздника, не могло быть совпадением. Также ни в коей мере не могло быть совпадением то, что физические недостатки жертвы наводили на мысли о неполноценности молодого царя. Хотя, разумеется, никто не осмеливается публично упоминать о недугах Тутанхамона — о его предполагаемых недугах, — по слухам, царь был далек от совершенства в своем земном теле. Но поскольку он редко показывается на людях — и даже в таких случаях всегда едет в колеснице или сидит на троне, — никто не может сказать наверняка, какая истина скрывается за всем этим. Однако общеизвестно, что он ни разу не воспользовался властью по своему усмотрению, несмотря на то, что уже достиг совершеннолетия.

Я несколько раз встречался с его отцом, много лет назад, в городе Ахетатоне. И в одну из этих встреч мне удалось также мельком увидеть мальчика, который стал теперь нашим царем, пусть даже и номинально; я запомнил легкий стук его тросточки в гулком коридоре этого бессмысленного, трагического и теперь совсем заброшенного дворца. Я запомнил его лицо, харизматическое, угловатое, с маленьким слабым подбородком. Он выглядел так, словно это молодое тело населяла старая душа. И еще я запомнил, что мой друг Нахт сказал мне об этом мальчике, которого в те дни звали Тутанхатон: «Когда время Атона пройдет, вновь вернется Амон. И возможно, тогда его будут звать новым именем: Тутанхамон». Так оно и вышло. Ибо безумца Эхнатона заключили в стенах его дворца в пыльном Ином мире разрушающегося города его грез. А после его смерти все эти громадные, открытые храмы и множество огромных статуй царя и Нефертити начали свое неизбежное возвращение к мусору; самые кирпичи, из которых были наспех сложены городские постройки, теперь, как говорили, вновь становились глиной, из которой они были сделаны.

После смерти Эхнатона во всем Египте — в Обеих Землях и покоренных странах — культ Атона был отвергнут. Ни в одном из наших городов больше не вырезали на стенах храмов изображение солнечного диска со множеством протянутых вниз рук, держащих анх — символ жизни, благословляющий мир. Жизнь в Фивах продолжалась так, словно все согласились делать вид, будто ничего этого никогда не случалось. Но, конечно, стереть историю из памяти отдельных людей не так просто; у новой религии было множество преданных сторонников, и еще больше было тех, кто, в надежде на мирские блага, поставил свои средства к существованию и свое будущее на ее победу. И еще многие оставались втайне недовольны непомерным земным могуществом жрецов Амона, и в особенности абсолютной властью одного человека — Эйе, словно бы не совсем принадлежавшего к естественному миру, с холодной кровью, с сердцем столь же размеренным и безразличным ко всему, как капли водяных часов. Современный Египет — богатейшая, могущественнейшая страна, какую только знал мир, и все же никто не чувствует себя в безопасности. Страх, этот непознаваемый и всемогущий враг, завладел всеми нами, словно тайная армия теней.

Мы все вышли из дома в спешке, поскольку, как всегда, опаздывали. Насыщенное сияние рассвета уступило место вездесущему, мощному утреннему жару. Аменмес сидел у меня на плечах, хлопал в ладоши и восторженно вопил. Я проталкивался вперед, крича людям, чтобы посторонились. Знаки моей службы в Меджаи, казалось, имели меньший эффект, нежели лай Тота: он помогал мне расчищать проход сквозь возбужденную массу потных, давящих друг друга в борьбе за место и глоток воздуха тел, которыми были забиты узкие кривые улочки и проходы, ведущие к Великой Реке. Музыка струнных и духовых спорила с криками, песнями и свистом; люди окликали друг друга, разражаясь радостными приветствиями или замысловатыми оскорблениями. Обезьяны на поводках несли бессмыслицу, пронзительно вопили птицы в клетках. Уличные продавцы громко расхваливали свои товары и закуски, криками убеждая в превосходных качествах предлагаемого. Сумасшедший с исхудалым лицом и дикими глазами, шарящими в поднебесье, возвещал пришествие богов и конец мира. Я любил все это не меньше, чем мой сын.