Турмс Бессмертный - [186]

И произошло чудо. Три года жил я, лукумон, среди моего народа, и вот летом четвертого два скромных странника попросили меня выслушать их. Они пришли совершенно неожиданно. Передо мной стояла Анна! Это была она, я сразу узнал ее. Она покорно склонила голову, как и мужчина рядом с ней. Анна превратилась в красивую цветущую крестьянку; когда наши взгляды встретились, я увидел грустные знакомые глаза.

У мужа ее было доброе, открытое лицо. Они крепко держались за руки и, казалось, чего-то боялись. Эти люди проделали далекий путь, чтобы встретиться со мной. Они сказали:

— Турмс, лукумон, мы бедные крестьяне, но осмелились побеспокоить тебя. Мы пришли просить о большой милости.

Потом Анна рассказала, что около греческой Посейдонии она выпрыгнула за борт финикийского судна, на котором везли рабов. Она предпочла бы утонуть, но не принять ту судьбу, что уготовила ей Арсиноя. Но волны вынесли ее на берег, и там она встретила пастуха, который стал заботиться о ней, хотя и знал, что она — беглая рабыня.

— Когда родился твой сын, — рассказывала Анна, — я осталась с ним и пасла скот, а муж заботился о мальчике и не обижал меня. Я привязалась к этому человеку и полюбила его. Он был добр ко мне. Мальчик принес нам счастье, у нас свой дом, поле и виноградник, вот только детей больше нет. У нас лишь один сын, Турмс!

Ее муж покорно посмотрел на меня и сказал:

— Мальчик думает, что я его отец, ему с нами хорошо, и он любит землю, на которой мы работаем. Он выучился игре на флейте и даже сочиняет песни. Его сердце не ведало зла. Мы же все время волновались за него, не зная, как лучше поступить, ибо нам тяжело было бы с ним расстаться. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, мы собрались к тебе. И вот мы здесь и ждем твоего решения. Требуешь ли ты своего сына или позволяешь нам оставить его у себя? Анна сказала:

— Ты — лукумон. Ты лучше знаешь, как сделать его счастливым.

Я был растроган до глубины души и спросил:

— Где он, мой сын?

Я пошел за ними и увидел кудрявого подростка, который сидел посреди базарной площади и играл на флейте. Он играл так прекрасно, что множество людей собралось послушать его. У мальчика была смуглая кожа и большие — как у матери — глаза. Босой, в домотканом плаще, он был на удивление красив. Я никогда не смог бы разлучить его с матерью, это было бы слишком жестоко. Итак, мою молитву услышали! Злой поступок Арсинои обернулся добром для Анны. Разве мог я заставить ее опять страдать?

Долго смотрел я на своего сына, пытаясь запомнить его черты. Потом, поблагодарив Анну и ее мужа за то, что они пришли, я вручил им подарки, признал мальчика их сыном и вернулся в свой пустой дом. У меня не было на этого ребенка никакого права. Я просил их в любое время, если будет такая нужда, обращаться ко мне, однако я никогда больше не видел их. Иногда я посылал им скромные дары. Потом мне сказали, что, спасаясь от греков, они куда-то переехали, но никому не сообщили, куда именно. Ну что ж, это было их дело. Очевидно, они решили, что для мальчика так будет лучше.

Сняв со своих плеч тяжкую ношу этого греха, я целиком посвятил себя моему народу.

Я так устал находиться в темнице своего тела, что с нетерпением жду того дня, который наконец освободит меня. Перед гробницами на священной горе уже поставили шатер богов. Священные обелиски уже заняли свое место на ложе богов. В воздухе пахнет осенью, свежемолотой мукой и молодым вином. Птицы собираются в стаи и готовятся улететь в дальние края. Женщины поют, крутят ручные мельницы и готовят муку на хлеб для богов из зерна, собранного в этом году.

Это мне еще под силу. Я сумею попировать с богами на глазах у моего народа. И буду смотреть на танцы богов, а на челе у меня тем временем выступит смертельный пот и черные мухи смерти будут летать перед глазами. Потом полог опустится. Я в одиночестве выпью вино бессмертия и встречу богов.

В последний раз я почувствую вкус жизни, положив в рот кусок пресного хлеба и запив его вином, смешанным со свежей водой. А потом пускай приходят боги. Я, конечно, соскучился по ним, но больше всего истосковался я по моей крылатой покровительнице, моему светлому гению. Она обнимет меня и поцелуем заберет дыхание из моих уст. В этот миг она наконец шепнет мне на ухо свое имя, и я узнаю его.

Да, я уверен, что умру счастливым, подобно пылкому юноше, забывающемуся на груди у возлюбленной. Ее светлые крылья унесут меня в бессмертие, и я обрету покой, блаженный покой. На сто лет, на тысячу — я не знаю, на сколько, и мне это безразлично. Но когда-нибудь я вернусь, я, Турмс бессмертный.