Турист - [124]

— Ерунда, — возразил Мило. — Как он мог предвидеть, что вы пойдете именно этим путем?

Она ответила моментально, потому что сама задавала себе тот же вопрос.

— Ваш отец знал — может быть, вы ему рассказали, — что наше министерство не в лучших отношениях с Компанией. Он знал, что я начну копать поглубже — хотя бы ради того, чтобы прижать ваше ведомство. А в результате выяснилось, что никакого русского «крота» не было, а был только агент с трудным детством.

Мило слушал ее, не поднимая головы.

— Может быть, такое и возможно, Джанет, — по крайней мере в вашем параноидальном мире, — но ведь вам прижать Фицхью было нечем. Ничего существенного, только косвенные улики, которые и уликами-то считать нельзя. Однако Фицхью застрелился. Кто бы мог подумать?

— Если он действительно застрелился.

— Вы сами сказали…

— Фицхью, — перебила его Симмонс, — был старый лис, и самоубийство не в его стиле. Он дрался бы до конца.

— Тогда кто его убил?

— Не знаю. Может быть, ваш отец позаботился. Или мое расследование встревожило людей, стоявших над Фицхью. В своей записке он ясно дал понять, что из него сделали козла отпущения. Вы сами можете поверить в то, что Фицхью был тем ловкачом, который решил дестабилизировать внутреннее положение нескольких африканских стран, чтобы сорвать поставки нефти в Китай?

Мило устало пожал плечами.

— Ох, Джанет, я уже не знаю, что думать.

— Тогда, может быть, ответите на вопрос?

— Конечно, Джанет. Всегда рад помочь.

— Чем вы занимались целую неделю в Альбукерке?

— Я уже говорил. Пил. Пил, ел, размышлял. А потом улетел в Нью-Йорк.

— Да, — Симмонс поднялась со стула. — Я так и думала, что вы это скажете.

Начало туризма Понедельник, 10 сентября — вторник, 11 сентября, 2007 год

1

Он с самого начала знал, чем все закончится. Знал, несмотря на страхи и сомнения, неизбежные в условиях строгого тюремного режима, который для того и придуман, чтобы поощрять недоверие ко всему, существующему в ином, внешнем мире. В том числе и к старому русскому лису. Тюрьма определяет, когда вы должны вставать, когда — есть. Полдень отводится для физических упражнений во дворе. Во дворе мысли начинают утекать за стены, вы задумываетесь о том, что может происходить там в данный момент, но разгуляться воображению не позволяют мелочи тюремной социализации.

Латиносы намекают, что баскетбол не ваша игра, черные парни дают понять, что места на трибунах закреплены за ними. Скинхеды внушают, что вам надо быть с ними, потому что вы их брат, белый. Если же вы, как поступил Мило, отмахиваетесь и держитесь особняком от всех, то вам лучше не витать в облаках, а сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых.

За первые три недели полуторамесячного заключения на его жизнь покушались трижды. Сначала какой-то лысый фашист, решивший разделаться с новичком голыми руками. Мило поломал ему пальцы о решетку соседней двери. В двух других случаях нападавшие пускали в ход самодельные ножи: один бил, остальные держали жертву. В результате он оказывался в лазарете с резаными и колотыми ранами на груди, животе, бедрах и ягодицах.

Через два дня второй нападавший, в прошлом боец одного из ньюаркских преступных синдикатов, был найден задушенным под трибуной черных братков. И вокруг Мило выросла стена молчания. Он был колючкой у них в заднице, но иногда колючку лучше не трогать, чтобы не вызвать заражения.

Изредка его навещала спецагент Джанет Симмонс. Уточняла те или иные детали, задавала вопросы об отце и о Трипплхорне, тело которого обнаружили неподалеку от озера Хопатконг. Мило спрашивал о Тине и Стефани, и она неизменно отвечала, что у них все хорошо. Почему не навещают? Симмонс отводила глаза и мялась.

— Думаю, Тина считает, что это может травмировать ребенка.

В начале четвертой недели, когда Мило еще отдыхал в лазарете, Тина наконец пришла. Медсестра выкатила его в комнату для свиданий, и они поговорили по телефону, разделенные пуленепробиваемым пластиком.

Вопреки всему — а может быть, благодаря? — Тина выглядела хорошо, а потеря нескольких фунтов только пошла на пользу. Он то и дело трогал разделительное окошечко, но это сентиментальное проявление желания нисколько ее не взволновало. Говорила она так, словно зачитывала подготовленное заявление.

— Я ничего не понимаю, Мило. Честное слово. То ты говоришь, что убил Тома, то вдруг Джанет сообщает, что ты его не убивал. Где правда? Где ложь?

— Я не убивал Тома. Это — правда.

Тина усмехнулась. Стало ли ей легче? Он так и не понял.

— Знаешь, самое смешное, что это я могла бы понять. Да, если бы ты убил крестного Стефани, я смогла бы понять. Я долго, много лет верила в тебя, накопила большой запас веры и поверила бы, что ты убил его, имея на то веские причины. Я бы поверила, что убийство было оправдано. Понимаешь? Это вера. Но тут совсем другое дело. Твой отец… Отец, Мило! Господи. — Тина как будто оторвалась от листка. — Почему ты ничего не сказал? И сколько, черт возьми, собирался еще ждать? Когда планировал обрадовать Стефани известием, что у нее есть дедушка?

— Мне очень жаль. Просто… Понимаешь, я лгал с самого детства. Лгал Компании. А потом эта ложь уже ничем не отличалась от правды.