Турция. Записки русского путешественника - [39]

Так вот каким было высокое христианство! Вот чем Византия держала мир в лучшие дни и чем пленила русское сердце — свободой и полетом, любовью и милостью!

* * *

Когда мы вышли из Хоры, даже и день словно поднялся и обрел царственность, и потом, когда мы ехали к Влахернской церкви, Золотой Рог сиял синевой и башни и стены Феодосия Великого казались по-прежнему неприступны в былой своей неколебимой мощи. И Влахернской церкви Божией Матери было спокойно за этими стенами. Она тысячелетие держала город своими святынями (построена в 435 году, а сгорела в 1434-м). Здесь хранились Риза Богоматери и Ее пояс. И городу было чем ограждаться от врагов. Помянутый мной путеводитель не без внутренней улыбки сообщает: «От погружения хранившейся здесь Ризы Богоматери в волны залива восшумела спасительная буря для князей Аскольда и Дира, и от Ее Пречистого Лика воссияло наше православие». Если расшифровать эту темноватую фразу, откроется, что Богоматерь просто потопила суда наших славянских князей своим покровом в Золотом Роге при их попытке в 911 году взять город, и князья ушли ни с чем.

Об этом нам не без иронии напомнил нынешний смотритель храма — грек с маслинными глазами.

Нынешний храм воскрешен столетие назад и так беден, что над ним и креста нет. Но святой источник Агиасма все источает воду, и храм продает ее. И от Агиасмы надо подниматься к фундаменту первого храма, сгоревшего в 1070 году, потом второго, сгоревшего в 1434-м, и наконец, к паперти сегодняшнего — все выше и выше. И только поднявшись, чувствуешь, что настоящая-то высота осталась там, внизу и, поднимаясь, ты опускался.

А на улыбку смотрителя осталось сказать, что мы не стыдимся урока, преподанного Богородицей, и отмечаем Покров как дорогой сердцу, близкий, внутренне народный праздник. Потому что услышали тогда, за восемьдесят лет до принятия христианства, свет и силу заступничества, смиренно и благодарно приняли его.

С веками эта великая церковь будет медленно терять память и высоту предстояния. В пору иконоборчества ее распишут цветами и плодами, и, по свидетельству иронических историков, она станет больше походить на зеленную лавку. Когда же империя слишком приблизится к церкви и забудет Христовы слова, что «Царство Мое не от мира сего», торопясь управить небесное и земное своей волей, церковь окажется втянута в мрачный хоровод дворцовых интриг. Императоры уже давно без прежнего волнения и смирения омывались в водах Агиасмы перед вступлением на престол, и лестница, соединявшая Влахернский императорский дворец с храмом, служила не для того, чтобы оставить земную гордость властелина для поклонения Царю Небесному, и французский исследователь Шлумберже уже уподоблял ее Версальской: «Сегодня там император на носилках, окруженный… длинным рядом священников и монахов, бросает беспокойный взгляд на толпу сановников, среди которых он ежеминутно ищет грядущего убийцу и счастливого своего заместителя, который прикажет бросить на арену цирка его изуродованный труп; завтра тут поспешно с трепетом идет патриарх с длинной седой бородой в своем золотом одеянии; он знает, что царь, охваченный мрачным богословским духом, призывает его во дворец, чтобы предоставить ему выбор между ересью, которая погубит его душу, и убийственной ссылкой на какую-нибудь ужасную скалу Мраморного моря. Сегодня тут торопливо ведут в церковь принцесс, матерей, жен или дочерей какого-нибудь убитого или свергнутого императора, чтобы остричь им волосы, сорвать с них пурпурные расшитые жемчугом туники и отвести в темных монашеских одеждах в какой-нибудь монастырь до конца их дней»[8].

После этого покажется естественным, что церковь не удержалась в прежних руках и с 1204 года, со взятия Константинополя крестоносцами, сделалась латинской. В ней уже не было увезенной в Рим руки св. Георгия, не было Животворящего Креста и мощей апостола Луки. Не было образа Одигитрии, писанного рукой апостола.

Теперь из святынь осталась одна Агиасма. Двор беден, ржавая колокольня, сваренная из железа, с единственным колоколом царапает взгляд. А отсутствие креста над какой-то садовой скрытной архитектурой церкви отзывается прямой болью.

Но пора идти к патриарху, ведь мы на его канонической территории ставили два года назад памятник Святителю Николаю. И сейчас просили его о встрече для обсуждения возможности установки памятников апостолу Павлу в Тарсе, Святой равноапостольной Фекле в Селифке и Святым Кириллу и Мефодию под Кизиком на месте Полихрониева монастыря.

В фойе патриаршей резиденции останавливает внимание мозаика с изображением апостола Андрея и поставленного им в епископы древнего Византия апостола от семидесяти Стахия. Это земля их проповеди. В приемной, как и у наших епископов, портреты предшественников сегодняшнего патриарха по кафедре. Ряд начинается тем же апостолом Стахием и продолжается Василием Великим, Григорием Богословом, Иоанном Златоустом. Поневоле вздрогнешь и не решишься сесть. Как же должен чувствовать себя человек, продолжающий дело таких отцов Церкви, мучеников, изгнанников, святителей? Когда бы этот ряд был полон, мы увидели бы и портреты тех восемнадцати патриархов Константинополя, которые остались в памяти церкви еретиками.