Тур — воин вереска - [82]

Заунывные рулады выводила жалейка, ей вторила волынка, тоскливо подтягивала колёсная лира.

По мошнам мужики поскребли, по кисам пошарили — наскребли мелочишки. Как раз на жбанчик пива им хватит. А пиво у Сары сегодня отменное было — как всегда. Так встречные мужики говорили: вкусное и хмельное. Взяли жбанчик, взяли кружки.

Тут снова отворилась дверь. Оглянулись. Это вошёл старый согбенный человек — согбенный, но роста будто высокого. Клобук на плечи откинул, поклонился хозяевам и гостям. Смиренно и безмолвно. Разглядели: старик-еврей. Никакого имущества, только посох... Да мы, кажется, видели уже этого старика на дороге; читатель припомнит: когда шведский обоз проходил, возле одного воза старик этот шёл... а может, на чьей-то телеге ехал... Глаза у него ещё странные: не то пустые, невидящие, не то, наоборот, пронзительные, все понимающие, цепкие. Это всё от отблесков огня в очаге, понятно. Вполне обычные у него — выцветшие, старческие, водянистые — глаза.

Отвернулись от старика, потеряли к нему интерес. И хозяева, видя, что новый гость ничего не просит, занялись своими делами. А старик между тем проковылял к очагу. Посох свой он приставил к стене. Сел на шаткий табурет, развязал верёвку, коей скромно был опоясан, и грубый плащ его, видавший разные виды, пал на пол. И посох вдруг скользнул по стене и, очень старый, иссохший, прямо-таки зазвенел на полу...

Руки к огню протянул старик, плечи расправил, и все, кто в эту минуту смотрел на него, увидели: да не старик он вовсе, а мужчина — всего лет за тридцать, в самом соку, в самой силе. Стариком показался? Да, верно, устал он, да, верно, досталось ему — не лучшим образом распорядилась судьба, страдал много, более других (хотя страданием ныне никого не удивишь); а тут ещё дожди-непогоды; кто от худшего к лучшему идёт, тому лютые ветры всегда в лицо... Или света в корчме мало?

— Эй, Сара! Добавь свечей! Сидим в потёмках...

— Ну да! Света вам!.. — едко отмахнулась Сара. — Не всех ещё тараканов разглядели...

Пили крестьяне пиво, говорили о своём. Быстро жбанчик опустел. Ещё по мошнам поскребли — наскребли всего на кружку. Взяли кружку, одну на всех. Дальше разговоры говорили. Однако дивная между ними оказалась кружка!.. Все из неё пиво пили, и никак в ней пиво не кончалось. И по многу пили, уж были все пьяны, а кружка — всё оставалась полна... Не бывало прежде таких чудес в Иоськиной корчме. Не проторговался бы хитрец с такой кружкой!.. Оглядели кружку: бока как бока, дно — как дно, ручка — как ручка, а для пива забористого — истинный родник. Это диво надо было обсудить. Обсуждали. И сами не заметили, как новый гость в их беседе своим оказался. Предложили и ему сделать глоток. Он был им благодарен, отпил глоток...

Часу не прошло, а уж вся компания сидела вокруг этого жида — не старого, не молодого. Он рассказывал что-то, а все слушали. Видно, было что новому гостю рассказать, немало на своём пути, на веку повидал. Но он не только на речи был щедр.

Он сказал:

— Вы, добрые люди, мне дали пива глоток, и я вам добром отплачу, и я вас угощу.

— Да ты совсем нищий, — посмеялись мужики. — У тебя вон только палка одна. А туда же: угощу!..

Но новый гость подозвал Сару:

— Эй, хозяйка! У тебя, знаю, бутыль хорошего хлебного вина припасена.

— Припасена, верно! — удивилась Сара. — А тебе откуда известно?.. — однако она не стала дожидаться объяснений, нахмурилась, упёрла толстые руки в боки. — То для добрых людей, для господ благородных бутыль припасена. Не для бродяг вовсе!

— А мы, может, и есть те самые господа! — уголками рта, едва заметно, устало как-то, улыбнулся крестьянам захожий жид, что был не молодой, не старый.

Женщина оглядела его с сомнением:

— Ты ещё не сказал, как тебя зовут, уважаемый.

— Имён у меня много. В разные времена и в разных странах звали меня по-разному. Всё не упомнить... Истинное имя... впрочем, вам оно ничего не скажет; вам достаточно знать, что я — иерусалимский сапожник. И более всего известен под именем Агасфер...

Так сказав, он кулак разжал, и все увидели у него на ладони пять золотых монет. И никто не заметил, откуда он их достал — из кошеля ли, из пояса ли, или из-за подкладки, а может, всё это время он монеты в руке держал.

Услышав имя, Сара недоверчиво скривилась; увидев золото, она удивлённо хмыкнула. Разгорелись у неё глаза. Но ничего не сказала. Переваливаясь с ноги на ногу, как жирная гусыня, ушла Сара куда-то во внутренние покои. И вернулась действительно с большой бутылью тёмно-зелёного стекла.

Налила компании у очага по полной чарке. Хотела унести бутыль, но захожий жид её придержал.

Сара опять ничего не сказала. Он положил перед ней золотой:

— Хватит тебе, хозяйка, и одной монетки. Весь вечер мы будем гулять.

— А может, порадуешь нас и стряпнёй? — подмигнули ей мужики. — И сыр у тебя есть нетвёрдый, вку-у-сный!..

Сара попробовала монетку на зубок:

— Странный у тебя какой-то золотой. Никогда таких не видывала. Как будто из дальних земель принесён...

Гость усмехнулся:

— Не всё ли тебе равно, еврейская жена! Важно — что золото. Это французские су.

Как никто не заметил, откуда в руке у гостя появились золотые су, так никто и не увидел, куда золотой су из руки Сары подевался, — будто и не было его вовсе. С этого времени довольная улыбка весь вечер украшала круглое лицо Сары; она ухаживала за щедрым гостем и мужиками, что были с ним, подливала им да подкладывала; она почти от них не отходила; и, конечно, краем уха слышала многое из того, что за их столом говорилось.