Тур — воин вереска - [113]

Тихий вздох потревожил грудь... Звёзды сияли. Иней серебром на плечи лёг.

Твоё сердце — горячий алый цветок. Твои губы — кораллы благородные. Глаза твои прозрачные — бездонного неба лазурь. Твои волосы — для жемчуга шёлк. Твоё приданое — цветущий майский сад. Твоя фата — порхающие бабочки над лугом... Я подыскивал сватов, кои скажут в доме твоём: «Есть у вас цветочек, а у нас садочек...» Я выискивал взором подружек твоих, что в доме родительском споют величальную, а невесте косу расплетут. И гостей я присматривал богатых и важных, бедных и весёлых, — разных, — что сядут вкруг столов дружно, высоко кубки поднимут, расплещут щедро налитое вино. И игрецов я нашёл, чтоб на свадебке задорно сыграли, и певцов самых лучших услышал — чтобы свадебные спели песни. И имён тебе много подобрал, моя любовь...

Но что же вижу!.. Заковано в лёд твоё юное сердце. Губы твои теперь — бледный песок речной. Глаза твои сейчас — мутная вода. Волосы твои — иней мёртвый. Твоё приданое — опавшая листва и белый снег. Вместо фаты — саван смертный — дёрн тяжёлый да могильница-трава... Сваты сами нашлись: четверо их, говорят; и живут они в крысином гнезде. Девичник твой — ёлки заснеженные, бесчисленные в лесу, величальной не споют, и не расплетут они девичью косу. Гости — камни надгробные, холодные и мрачные, слова не скажут. Свадебная песня — заунывный волчий вой. А имя твоё теперь... Лунный Свет.

Так целую ночь сидел недвижим скорбящий Тур. Благочестивый муж; он много претерпел и спасётся... Думали, сам он замёрз. Но с рассветом — поздним и бледным зимним рассветом — поднялся Тур, стряхнул с плеч иней.

— Теперь... найдём их.

Христос воскрес и спас отчаявшегося

Узнав нечаянно, что Тур — это брат его Радим, Винцусь уже более не испытывал сомнений — конечно же, возьмёт его славный Тур к себе и среди своих людей, среди героев, его поставит и, может, однажды среди их имён и его имя назовёт. Подыскал наш Винцусь немало разумных слов, чтобы брата своего убедить, приготовил эти слова, не раз их мысленно проговорил... однако вдруг перестал появляться дома Радим. Все домашние забеспокоились. А потом рассказали им, что случилась в Рабовичах такая беда... Ещё сильнее забеспокоились домашние — сестра, родители, слуги. Не сотворил бы Радим с собой чего в этой беде. Все знали, как сильно он любил дочку священника. Где же он обретался теперь, где прятал от всех свои слёзы, свою боль?.. Люди говорили, что сам Тур схоронил убиенных отца Никодима и его жену и что Марийку, замерзшую насмерть, он в снегу отыскал... А куда Радим подевался, никто не знал. И только Винцусь, которому было известно, кто есть брат его, понимал лучше других домашних, что происходит. Однако никому тайны брата не открывал. Только успокаивал он родителей и сестру, говорил, будто чует его сердце, что Радим жив, но ему нужно время перетерпеть, пересилить эту тяжкую беду; успокаивал: придёт лучший час, и вернётся Радим.

Выждав день-другой, Винцусь решил не ждать Радима дома, а самому отправиться к нему. Благо, знал уже, где брата искать. Поднявшись пораньше, затемно ещё, и прихватив на кухне пару сухарей в дорогу, оседлал Винцусь верного Коника и направился к городищу. Никому не сказался, ибо дело тайное должно оставаться тайным, чтобы быть успешным.

Когда развиднелось, Винцусь был уже от дома далеко. Ехал он по лесу, по тропе. Заткнут был грозный пистолет за поясом. Совсем взрослый уж парень ехал, шляхтич молодой. Смелый был, ворон и белок не пугался. Шапку геройски сдвинул на затылок. Поглядывал зорко туда-сюда. Про пистолет свой думал по пути: встретится лихой человек, слово недоброе ему сказать дерзнёт, так и получит пулю в сердце — не дрогнет юная рука.

Не доехав двух вёрст до городища, услышал Винцусь впереди, за леском, за рощей, большой конный отряд. А как не было уверенности, что это отряд Тура, помыслил Винцусь не рисковать и голову свою разумную глупо не подставлять. Сначала надумал разведать: не шведы ли это рыщут в поисках пропитания? не русские ли, не казаки ли, это рыщут в поисках шведов? а может, поляков король прислал — по голову Тура (о том давно слухи ходили, что польский король и великий князь точат на Тура зуб, и только тем и заняты они — думу думают, как своенравного гордого Тура за самоуправство его наказать)? Лучше было не попадаться, даже не показываться чужим. Он, Винцусь, хоть и смел отчаянно, и двоих-троих врагов при надобности положит, но против целого отряда ему не сдюжить. А как узнать, кто там?..

Приняв в соображение сказанные обстоятельства, некоторое время Винцусь ехал по следу и держал ухо востро. Потом, услышав впереди говор, скрип снега и всхрапывание лошадей, он остановился. Не решился выглянуть из кустов — его могли заметить. И по голосам не мог он определить: свои там или не свои. Голоса слышал, но говор разобрать не мог.

Чтобы рассмотреть всадников, остановившихся впереди, Винцусь прибегнул к испытанному способу: прямо с Коника, встав на седло, полез он на сосну, что была повыше. Пока Винцусь, кряхтя и чертыхаясь, карабкался по стволу, Коник вдруг встревожился, а через минуту развернулся, взбрыкнул, хотя прежде никогда не был он норовистым, и, поначалу рысью, потом перейдя на хороший галоп, ускакал по тропе обратно — в имение... Бегство Коника Винцусь заметил в последнюю минуту, когда круп его уже скрывался за заснеженными лапами вековых елей. Дрогнули лапы, и осыпался с них снег.