Тупиковый доктор - [3]

— Дорогой, давай не сейчас! Мы опоздаем на ужин — Папа ждет нас!

— Черт бы побрал ужин — и Папу заодно! — бросил Энсон в сердцах, но все же взял Сью за руку и вышел из кабинета, от души хлопнув дверью.

— А разве не нужно повесить эту табличку — «Доктор вернется через два часа»? — спросила девушка, оглядываясь на дверь.

— Нет, — ответил Энсон. — Я не вернусь через два часа. Вообще не вернусь.

Сью озадаченно посмотрела на него — но ее глаза улыбались.

А вот доктору Говарду Энсону совсем не улыбалось смотреть на город, раскинувшийся внизу — механизированный до неприличия, наводненный шеренгами марширующих роботов, без признаков малейшего живого движения. Их со Сью с крыши снял вертолет, и всю работу по настройке автопилота выполняла она — он же держал глаза крепко закрытыми, дабы ни единое видение роботизированного Инферно — эстакады, движущиеся грузовые платформы, роботы-контролеры, — не добралось до его восприятия.

— Что с тобой в этот раз не так? — участливо спросила Сью.

— Грехи отцов, — молвил он. — Твоего и моего. — Говард приоткрыл один глаз. — Конечно, нет вины моего отца в том, что он пристроил меня в психиатрию… в конце концов, такова была семейная традиция — все последние сто пятьдесят лет. Все мои предки по отцовской линии были психиатрами, за исключением одного или двух ренегатов-бихевиористов. Когда отец поощрял мой интерес к профессии, я никогда не перебивал и не задавал лишних вопросов. Он готовил меня, и я стал последним учеником на специальности. Последним, заметь! Уже тогда следовало догадаться, что все это ни к чему. Но он продолжал настаивать, уверял, что такое положение дел не затянется надолго. Не унывай, говаривал, придет время — и маятник качнется в другую сторону. А потом он рассказывал мне о старых добрых временах его юности, когда мир еще был полон фетишизма, расстройств шизофренического типа, пиромании и зоофилии. Все это вернется, обнадеживал он, увидишь сам! Все это будет — и нимфолепсия, и компульсивный эксгибиционизм, — все, что только пожелаешь! Но отец ошибся. Он умер, зная, что оставил меня в тупиковой профессии. Я — такой же анахронизм, как фермер, шахтер, солдат. В нашем обществе в них нет больше никакой потребности. Последний психиатр должен был исчезнуть вместе с последним коммивояжером. Мой отец был неправ, Сью, и теперь это совершенно очевидно. Но большая часть вины все же на плечах твоего отца.

— Папы?! — Воскликнула она. — Почему ты винишь его?

Энсон усмехнулся.

— Твоя семья — пионеры в области робототехники. Кто-то из твоих предков выдвинул первый — и основной — патент. Если бы не он, все осталось бы на своих местах — и кровосмешение, и скопофилия, и вуайеризм…

— Да где же тут связь? Роботы много хорошего сделали для мира! Нет больше трудных низкооплачиваемых работ. Нет военных конфликтов. Разве останавливаться на достигнутом стоит? Уверена, пана не станет!

— Еще бы, посетовал Эпсон. — Над нем старый черт работает сейчас?

Сью покраснела.

Ты бы так его не называл, если бы знал, как трудно ему приходится. Он с мистером Моллетом, главным инженером, готовит первые модели робота для космических перелетов.

— Слышал, знаю… десять лег — и роботы устремятся в космос.

— Да, в их работе есть ошибки, но рано или поздно у них все получится. Сам знаешь, нет ничего совершенного. Чем сложнее модель, тем сложнее у нее проблемы.

— Но они продолжают стремиться к совершенству, Сью. И ты разве не видишь, к чему это приводит? Человеческие существа выходят из моды. Начали с чернорабочих, перешли к психиатрам, а кончится тем, что сам по себе человек выйдет из надобности. Твой отец — или кто-то вроде него, — изобретет робота, который сможет конструировать других роботов. Первичная-то работа уже сделана, все ваши заводы автоматизированы. Все, что сейчас нужно — это робот, который сможет занять ключевые места, вроде места твоего отца. И все — мы пришли к концу человеческой расы. Да, может, пару-тройку людей роботы оставят — как домашних зверушек. Слава Богу, что меня к тому времени не будет — и глаза мои не увидят этого!

— Так зачем беспокоишься? — пожала плечами Сью. — Радуйся, пока есть шанс. Мы поженимся, папа даст тебе работу…

— Работу? И какую же?

— Ну, может быть, он сделает тебя вице-президентом.

— О, великолепно! Прекрасная перспектива!

— А что плохого? Вице-президенту и делать-то ничего не надо. Выше нос!

— Слушай, Сью, — он серьезно посмотрел на нее. — Ты просто не понимаешь, что я чувствую. Я провел восемнадцать лет моей жизни в школе, шесть из них ушли на обучение моей профессии. Только ее я знаю — и знаю хорошо. Психиатр без пациентов. Нейрохирург, никогда не делавший никакой другой лоботомии, кроме экспериментальной. Такова моя работа. Такова моя жизнь. И я имею право на шанс. Я не хочу сидеть в сытости у кормушки, воспитывая детей, чье единственное будущее — забвение. Так жить мне не по душе.

Сью фыркнула недовольно:

— Значит, жизни со мной тебе недостаточно, да? Тебе, значит, подавай комплексы — и все то прочее, о чем ты знай себе твердишь?

— Да не в этом дело! Я не хочу, чтобы мир опять провалился в бездну невротизма и комплексов. Но, черт побери, мне нужна моя работа! Мы покончили со стрессами, нервными срывами, нетерпимостью, суеверием — это все здорово. Но мы и с собой покончили — в процессе. Мы идем к точке, в которой человеческое существо перестает быть человеческим существом. Мы не нужны!