Туннель в небе. Есть скафандр – готов путешествовать - [157]

– Я не стал бы беспокоиться о своей дочери, если бы знал, что она под присмотром Мамми. И под твоим.

– Мы были одной командой, – объяснил я. – Без Чибис я бы не справился. Она очень волевая.

– Порой даже чересчур.

– Иногда без этого «чересчур» не обойтись. Вот шарики, на них все записано. У вас есть магнитофон, профессор?

– Конечно, сэр.

Мы включили магнитофон, и серебристый шарик выдал на него информацию. Пленка была необходима, потому что шарики оказались одноразовыми, потом молекулы теряли упорядоченность. Я показал профессору металлическую бумагу и попытался прочесть, но узнал лишь разрозненные символы. Профессор дошел до середины страницы и остановился.

– Позвоню-ка я лучше кое-кому.

Вечером показалась серебряная Луна, и я попытался разглядеть на ней станцию Томбо. Чибис, в отцовском купальном халате, спала на диване, сжимая в объятиях Мадам Помпадур. Отец хотел отнести ее в кровать, но она проснулась и начала скандалить, так что ее оставили в покое. Профессор Райсфельд жевал пустую трубку и слушал, как мой серебристый шарик мягко шепчет что-то магнитофону. Время от времени профессор задавал мне какой-нибудь вопрос, я кратко отвечал.

Профессор Джиоми и доктор Брук в другом углу кабинета записывали что-то на доске, стирали и снова писали, споря насчет металлической бумаги. В Институте перспективных исследований гении – не редкость, но этих двоих никто бы в гениальности не заподозрил: Брук был похож на мрачного водителя грузовика, а Джиоми – на перевозбужденного Юнио. Но мозгами они работали с такой же интенсивностью, как и профессор Райсфельд. У доктора Брука дергалась щека; отец Чибис объяснил, что это гарантия нервного срыва, но не у самого Брука, а у всех остальных физиков.

Два дня спустя мы все еще торчали там. Профессор Райсфельд побрился; другим было не до того. Я вздремнул и успел принять душ.

Папа Чибис слушал записи – теперь уже дочкины. Брук и Джиоми то и дело отрывали его – Джиоми чуть ли не истерично, а Брук бесстрастно. Профессор Райсфельд задавал им один-два вопроса, кивал и возвращался на свой стул. Вряд ли он мог разобраться во всей этой математике – зато мог оценить и упорядочить результаты.

Я хотел отправиться домой, раз уж они со мной закончили, но профессор Райсфельд очень просил остаться; должен был приехать генеральный секретарь Федерации Свободных Наций.

Я остался. Я не позвонил домой, ведь какой смысл расстраивать домашних? Я готов был встретиться с генеральным секретарем в Нью-Йорке, но профессор Райсфельд пригласил его к себе. До меня начало доходить, что приглашение профессора не может игнорировать ни один высокопоставленный деятель.

Мистер Ван Дювендюк оказался высоким и худым. Он пожал мне руку и произнес:

– Надо полагать, вы сын доктора Сэмюэла Рассела.

– Вы знаете моего отца, сэр?

– Встречался с ним много лет назад, в Гааге.

Доктор Брук, который на приветствие генерального секретаря едва кивнул, резко повернулся ко мне:

– Так ты сын Сэма Рассела?

– Вы тоже его знаете?

– Конечно. Его книга «О статистической обработке неполных данных» – блестящий труд.

Он взмахнул рукой, еще сильнее испачкав рукав мелом. Я и не ведал, что папа такое написал, и не подозревал даже, что он знаком с генеральным секретарем. Иногда все-таки кажется, что папа несколько эксцентричен.

Мистер Ван Дювендюк подождал, пока яйцеголовые решат передохнуть, и сказал:

– Итак, у вас что-то есть, джентльмены?

– Пожалуй, – сказал Брук.

– Супер! – добавил Джиоми.

– Например?

– Ну… – Доктор Брук ткнул в строчки, написанные мелом. – Судя по этим уравнениям, можно погасить на расстоянии ядерную реакцию.

– На каком расстоянии?

– Скажем, десять тысяч миль. Или вам нужно с Луны?

– Гм… Думаю, десяти тысяч миль хватит…

– Можно и с Луны, – перебил Джиоми, – если хватит энергии. Шикарно!

– Действительно, – согласился Ван Дювендюк. – Что-нибудь еще?

– Вам мало? – набычился Брук. – Может, еще птичьего молока?

– И все-таки?

– Видите семнадцатую строчку? Возможно, это антигравитация, обещать не могу. А если повернуть на девяносто градусов, то получится, как считает этот неуравновешенный латинянин, что-то вроде путешествия во времени.

– Не «что-то вроде», а именно оно!

– Ну-ну… Если он прав, то потребуется запас энергии, как у звезды приличных размеров. Так что забудьте об этом. – Брук уставился на каракули. – Впрочем… Возможно, это новый подход к преобразованию массы в энергию. Хотите карманную силовую установку мощнее, чем реактор в Брисбене?

– А такое возможно?

– Спросите своих внуков, – проворчал Брук. – Быстро только кошки родятся.

– Что вас не устраивает, доктор? – поинтересовался генеральный секретарь.

Брук еще больше нахмурился:

– Так вы же наверняка хотите все это засекретить. Я не терплю, когда прячут математику. Это постыдно.

Я навострил уши. Я объяснял Мамми, что такое государственная тайна, и думаю, она была шокирована. Я говорил, что наше государство не может обойтись без оборонных секретов, точно так же не могут без них обойтись Три Галактики. Она со мной не согласилась и сказала, что на будущем это никак не скажется. Но мне было неспокойно.

– Я тоже не люблю секретность, – ответил мистер Ван Дювендюк, – однако считаюсь с ней.