Туманы Серенгети - [89]

— Думаю, что ты пропустила одно место. — Он перевернулся на спину и потянул меня за собой. — Это прямо здесь, — он положил мою руку на своё сердце.

— Да. Это прямо здесь, — я положила голову на свое любимое место и закрыла глаза.

Вокруг нас квакал хор лягушек, водопад стекал по залитым мхом скалам, но всё, что я слышала прошлой ночью в Африке, когда над нами висели звезды, были удары его сердца. Джек, Джек, Джек, Джек.

Глава 24

На следующее утро, когда мы ехали в аэропорт, небо было низким и мрачным, скрип дворников то и дело размывал мир. Когда мы свернули к месту высадки, вокруг нас моросил мелкий дождик.

Есть моменты, которые остаются застывшими во времени: каждый звук, каждый цвет, каждый вдох, кристаллизованные в яркие осколки памяти. Сидеть в машине на холостом ходу рядом с Джеком возле терминала отправления — как раз один из таких моментов. Чемоданы стучали по бетонным плитам. В воздухе висел тяжелый запах дизельного топлива. Туристы выходили из маршрутных автобусов с красочными наклейками, прикрепленными к их багажу.

Я покорила гору Килиманджаро.

Кили — 19 340 футов.

Море лиц двигалось через двери под ярко-желтыми буквами терминала отправления.

Джек и я молча смотрели. Было легче сосредоточиться на чём-то вне нас. Ни одна комбинация, ни одна буква не могла образовать ни одного слова для того, что мы хотели сказать. Мы были кругами, спиралями и сердцебиениями, свернутыми в великолепный беспорядок. Мы были связкой воспоминаний, припаркованных ненадолго в зоне отлётов.

— Не входи внутрь. — Я взяла свою сумку у Джека, когда мы вышли. — Пожалуйста, — мои глаза умоляли его. — Я никогда не училась плакать грациозно, как это делают в кино — с идеальными, сияющими слезами, катящимися по моим щекам. Когда я плачу, я похожа на засохшее яблоко.

— Родел.

Он прижал меня к себе, моё имя сорвалось с его губ хриплым шёпотом. Ещё одна машина остановилась позади нас, её аварийные огни ритмично мигали, напоминая тиканье часов.

Руки Джека сжались вокруг меня.

— Это похоже на то, как от меня снова отрывают кусочек. Сначала Лили, теперь ты. Но всё же… — его голос смягчился, когда он посмотрел на меня. — Я бы не стал ничего менять. Я бы делал это снова и снова.

Мы попрощались на языке призраков, с невысказанными словами и преследующей тоской, забыв обо всём и всех вокруг нас.

— Поцелуй меня крепко, затем отпусти, — попросила я, когда прикосновение его руки внезапно стало невыносимо в своей нежности.

Я почувствовала его дыхание прежде, чем наши губы соприкоснулись. Моё сердце забилось от сладкого, дикого ощущения его рта. Это было похоже на бег без воздуха — запыхавшийся и красивый. Я прижалась к нему на мгновение, разрывающее душу, прежде чем вырваться и, спотыкаясь, направиться к зданию. Я остановилась на мгновение, когда раздвижные двери открылись.

«Повернись, Родел», — крикнула часть меня.

«Не оглядывайся назад», — возразила другая часть.

Я обернулась. Потому что я не могла ничего с этим поделать. Потому что Джек сигналил.

Он сидел в машине, прижав ладонь к стеклу в застывшем прощании. Наши глаза встретились сквозь капельки воды, прилипшие к стеклу, как маленькие серебряные жемчужины. Я вернулась назад, таща сумку за собой, пока не оказалась рядом с его машиной. Потом я подняла руку и положила свои пальцы на его. Стекло было мокрым и холодным между нами, но что-то теплое и мощное гудело в моих венах. Когда я убрала руку, на влажном окне остался отпечаток моей ладони, точно такой же, как у Лили. Когда наши взгляды встретились, я почувствовала пульсирующую связь между Джеком и мной через это окно. И этого было достаточно. Чтобы знать, что это есть.

Угол его рта приподнялся так, что моё сердце сжалось.

Я держалась за этот образ, когда проходила через раздвижные двери и регистрировалась на рейс. Пока самолет взлетал, я наблюдала, как машины и здания становятся все меньше и меньше: пастбища, где паслись коровы, поля кукурузы, глиняные хижины, крытые листами гофрированного железа. А потом облака поплыли под нами, как мотки овечьей шерсти. Я полезла в сумочку за маленьким свертком, который Гома попросила меня открыть в самолете. Это был кружевной платок, завязанный в мешочек джутовой ниткой. Я уже почти открыла ее, когда выглянула в окно и перевела дыхание.

Гора Килиманджаро поднималась сквозь облака, словно невеста богов, ее ледяные вершины сверкали, словно корона из величественных кристаллов. Серебристые туманы клубились вокруг вершины, меняясь и смещаясь под лучами солнца. Было что-то тонкое и пронзительное в мимолетной, движущейся игре света — та красота, которую могут удержать только преходящие вещи.

Я сморгнула слезы, которые дрожали на ресницах. Туман напоминал мне о Мо и Лили, о детях-альбиносах, которые появлялись и исчезали без следа, о любви, которая тянулась к вершине, лишь бы поцеловать ее на прощание.

Горячая слеза скатилась по моей щеке и брызнула на носовой платок Гомы. Я вытерла лицо и развязала узел, который удерживал его вместе. Мне на колени высыпались куча конфет «М&М». Среди них лежала сложенная записка. Я открыла ее и прочла жирный почерк Гомы.