Туманы Серенгети - [17]

Я обернулась и увидела, что Джек наблюдает за мной из дверного проема, потягивая из бутылки кока-колу. Душ вернул тепло его лицу, но от его голоса у меня по спине побежали холодные мурашки.

— Вы ясно дали понять, что вас это не интересует, но если вы думаете, что я сдамся, то это вы ошибаетесь, — ответила я.

Он рассматривал меня через всю комнату, глаза светились чем-то загадочным, он не двигался и не произносил ни слова.

— Я сожалею о вашей дочери, — сказала я, когда напряжение стало слишком тяжелым. — И о том, что сказала ранее.

Он кивнул и уставился в свою бутылку.

— Я сожалею о твоей сестре, — сказал он. — Бахати рассказал мне. Послушай моего совета, — он перевёл взгляд и упёрся им в меня. — Собирайся и отправляйся домой. Твоя судьба в твоих руках. Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься.

Я разозлилась. По какой-то причине Джек Уорден знал, как лишить меня спокойствия. Каждый. Раз.

— Знаете, что? Я просто устала от того, что вы предполагаете, что знаете, что лучше для меня. Вы не можете мне помочь? Отлично. Но я не просила вашего совета, и я уверена, что, чёрт возьми, я не позволю этому остановить меня.

— Скажи мне кое-что, — его голос был спокойным и ровным. Это раздражало меня. Он меня раздражал. — На самом деле, как много твоя сестра рассказала тебе об этих детях, которых ты хочешь доставить в Ванзу?

— Я… она… — я проклинала себя за то, что не обращала более пристального внимания на все то, о чем говорила Мо. — Что это значит? С чем именно, по-вашему, я не смогу справиться?

Прошли секунды, прежде чем он ответил.

— Тебе лучше не знать. Поверь мне. Некоторые вещи лучше оставить в темноте, которой они принадлежат.

Потом он осушил свою бутылку кока-колы одним длинным глотком и вышел из комнаты.

Глава 4

Пронзительный крик петуха разбудил меня следующим утром. Он кукарекал каждые десять минут, говоря мне, что наступил рассвет, хотя было ощущение, что я только что заснула. Я вскочила с постели, дрожа в мууме Гомы, и подошла к окну.

Света было как раз достаточно, чтобы разглядеть фигуру на полях. Джек на тракторе вспахивал голый участок земли. Я попыталась представить себе, на что это было бы похоже — скорбеть о ком-то в том месте, где всё растёт, где каждый день новая жизнь прорывается сквозь землю яркими зелеными побегами.

«Куда ты меня привела, Мо? Что ты показываешь мне?».

Я направилась в прачечную и обнаружила, что мою одежду выстирали, выгладили и её можно носить. Я надела её, наслаждаясь теплом, которое всё ещё сохранилось в ней.

— О, хорошо. Ты встала, — сказала Гома, когда я вошла на кухню. — Завтрак готов. Будь добра, приведи Бахати и Схоластику. Они в библиотеке.

Дом представлял собой хаотичное строение, новые помещения пристраивались к основному зданию годами, образовывая повсюду укромные уголки и закоулки. Мне понадобилось некоторое время, чтобы найти Бахати и Схоластику, и когда у меня это получилось, я остановилась на полдороге.

Они сидели на полу друг напротив друга — один из них был высоким, худым и темным, как ночь, другая — мягкая и серебристая, как лунный свет, — наблюдая за самым странным зрелищем: черепаха с жёлтым воздушным шаром, обвязанным вокруг неё, пересекала пол между ними. Они искоса посмотрели на меня, потом опять на черепаху, а потом друг на друга. Черепаха брела на своих круглых коротких ногах, переваливаясь на них — левая, потом правая, как сварливый старик, качая головой с мрачным неодобрением. Мы все одновременно стали смеяться. Хихиканье Схоластики заполнило пространство, даже после того, как я и Бахати остановились, чтобы отдышаться.

— Пойдёмте, вы, двое. Завтрак уже готов, — сказала я, изображая, что ем, для Схоластики. Я направилась к двери, но остановилась во второй раз за это утро.

Джек стоял и смотрел на Схоластику. Его сапоги были грязными, рукава закатаны, одна нога выставлена вперед, но он никуда не шёл, как будто его заморозило от звука её смеха — маленькой девочки в платье его дочери, хихикающей над черепахой и воздушным шаром.

Схоластика замолчала, как только увидела его, она по-прежнему настороженно относилась к его реакции на нее прошлой ночью. Девочка опустила голову, когда он вошел в комнату и двинулся к ней. Секунды тикали в неловком молчании, как его тень нависла над ней. Потом он что-то сказал ей на суахили. Она кивнула и вернулась назад, глядя на черепаху. Джек достал что-то из своего кармана и лопнул шарик.

БАХ.

Черепаха втянула свою голову и лапы в панцирь так быстро, что воздух вырвался из её лёгких с длинным шипением. Она лежала на полу, раздражённая и недовольная, в клочьях воздушного шара, как с маленькими жёлтыми флажками для капитуляции.

— И это самое быстрое передвижение Аристотеля, которое ты можешь увидеть, — заметил Джек, прежде чем повторить это на суахили для Схоластики. Он опустился на колени рядом с напуганной черепахой и погладил её раковину.

— Ты в порядке, малыш?

Аристотель осторожно высунул свою шероховатую голову и посмотрел на Джека с капризным презрением.

Схоластика расхохоталась. Она смеялась так сильно, что перевернулась, держась за живот. Джек сидел и смотрел на нее, его кадык подпрыгивал, как если бы звук смеха пронзал его сердце сладостной дрожью. Он поднялся и направился к углу, где была куча других желтых воздушных шаров, и передал один из них Схоластике. Она взяла его и указала на черепаху.