Туманы Авалона - [8]

Повествование Мэлори отличают простодушие и бесхитростное изящество – и вместе с тем практичность и рассудительность, пришедшие на смену безоговорочной преданности даме в эпоху куртуазной любви. Сэр Эктор, убеждая Ланселота в том, что Гвиневера по-прежнему его любит, приводит неопровержимый довод: «Госпоже моей королеве розыски ваши обошлись в двадцать тысяч фунтов». А сэр Бомейн Прекрасные Руки напрямую заявляет своему противнику: «Любить ту, которая не любит тебя, – великое неразумие»: в рамках кодекса куртуазной любви подобная позиция была бы совершенно невозможна.

Эпохальный труд Мэлори стал настоящим бестселлером: он пользовался огромной популярностью и на момент публикации, и в последующие эпохи. В 1568 г. Роджер Эшем, латинский секретарь королевы Елизаветы I, сетовал, что «книга эта часто изгоняет Библию из покоев государей». Любопытно, что и сам Мэлори со временем стал частью созданного им артуровского мира. Юный Мэлори – тринадцатилетний паж «Том из Ньюболд-Ривел» – фигурирует в качестве эпизодического персонажа в книге Т. Х. Уайта «Король былого и грядущего»: король Артур отсылает мальчика прочь накануне роковой битвы и завещает ему «рассказать всем, кто пожелает слушать», о славной истории камелотского рыцарства, чтобы «свеча на ветру» не погасла. Этот эпизод вошел и в бродвейский мюзикл «Камелот»: восторженный мальчуган, назвавшийся «Томом из Уорика», обещает выжить и сохранить предание о Камелоте – о «кратком сияющем мгновении славы» – и тем самым выигрывает для Артура его последнюю битву: «Наши деяния останутся в памяти». Что ж, именно это исторический Томас Мэлори и совершил, пусть он и родился на девять веков позже исторического Артура и разговаривать с ним вживую никак не мог.

Исторического Артура? А существовал ли Артур – король или военный вождь – на самом деле? На протяжении многих веков в существование Артура верили безоговорочно: ему отводилось почетное место в числе «Девяти Достойных» – девяти героев, образцов для подражания в средневековой христианской традиции, причем в последней тройке – наряду с Карлом Великим и Готфридом Бульонским, предводителем Первого крестового похода. Что до возможных датировок его жизни, здесь снова приходится обратиться к Гальфриду Монмутскому, включившему артуровский миф в контекст реальной истории. В его рассказе о том, как Вортегирн заключил союз с вождем саксов Хенгистом, упоминается прибытие в Британию двух галльских епископов, святого Германа и Лупа, «дабы возвестить бриттам слово Господне», а это подлинное событие датируется 446 г. При описании Галльской кампании упоминается император Лев: по-видимому, Лев I, правивший с 457 по 474 г. Сам Гальфрид утверждает, что Артур отбыл на «остров Аваллона» «в 542 г. от воплощения Господа»; но эта дата несовместима со всеми прочими событиями. Ранние валлийские тексты приписывают Артуру карьеру, растянувшуюся на невозможно долгий срок, с середины V до середины VI века. Так, упоминание Артура, а вместе с ним и Мордреда в «Анналах Камбрии» считается одним из доказательств историчности того и другого, ведь большинство персонажей, в анналах упомянутых, существовали на самом деле, но в «Анналах» битвы с участием Артура датируются VI веком. Возможно, этот валлийский Артур – образ собирательный и составлен из нескольких исторических персонажей, успешно сопротивлявшихся саксам в разное время. А может быть, Артур был только один, однако деяния его наследников или преемников барды приписывали ему же – и оттого время его правления воспринимается как неправдоподобно долгое. Такой «пра-Артур» хорошо вписывается во вторую половину V века, возможно, как номинальный преемник Вортигерна. Артур – валлийская форма римского имени Арторий (Artorius), что наводит на мысль о бритте, рожденном в то время, когда страна была еще близка к имперской цивилизации. Любопытно, что в VI веке имя Артур становится очень популярным: вероятно, незадолго до того некто по имени Артур прославился как национальный герой – настолько, что мальчиков стали называть в честь него.

Средневековую практику «осовременивать» Артура – военного вождя V века – сообразно своему времени, уже наглядно проявившуюся у Гальфрида, подхватили последующие авторы. Пересказывая древнюю историю, они не претендовали на аутентичность и историческую достоверность, но включали и саму фигуру Артура, и события, с ним связанные, в контекст современного для них опыта и современных интересов. На страницах рыцарских романов соратники Артура, суровые воины V века, превращаются в рыцарей, закованных в доспехи, раннесредневековые часовни – в великолепные соборы, а кельтское общество становится обществом куртуазным. Артуровская Британия вобрала в себя реальность и вымысел и породила нечто новое: литературную рыцарскую утопию под властью Артура. К этой-то рыцарской утопии сочинители последующих эпох обращаются снова и снова, каждый раз заново интерпретируя и перетолковывая ее в духе своего времени, вкладывая в артуровский канон свои собственные идеи и ценности и ключевые проблемы современности. Поэт Эдмунд Спенсер, современник королевы Елизаветы I, воспользовался артуровской темой для упрочения тюдоровского мифа. В эпоху, когда образ правящей Королевы-Девственницы наделялся особым сакральным статусом и являлся объектом экзальтированного поклонения, в своей аллегорической рыцарской поэме «Королева фей» (1590) Спенсер воспел и увековечил династию Тюдоров (предположительно восходящую к Артуру) и «превосходную и славную особу нашей великой королевы» в образе королевы фей Глорианы. Принц Артур, страстно в нее влюбленный, явился аллегорическим воплощением высшей из добродетелей – великодушия, а также и проекцией Роберта Дадли, графа Лестера, фаворита королевы. Поэт-лауреат Альфред Теннисон, современник королевы Виктории, преданный ее величеству и памяти принца-консорта, вслед за Мэлори задавшись целью свести артуровские легенды в единый цикл, создает 12 поэм, написанных белым стихом, под общим названием «Королевские идиллии» (1856–1885) и пересказывает историю правления Артура в свете викторианских ценностей. Королевство Артура под пером Теннисона становится средоточием золотого века, где духовность и высокие идеалы подчиняют низменную, животную природу человека: залогом гармонии и процветания становятся христианская любовь, семейные добродетели и целомудрие, а злом, подрывающим самые основы королевства, является неуправляемая чувственность. Американский сатирик Марк Твен в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», остроумно пародируя стереотипы и клише артуровских романов, противопоставляет друг другу две цивилизации: раннефеодальную Европу и современную Твену технократическую Америку конца XIX века, причем противопоставление это оказывается отнюдь не в пользу современности: в финале романа артуровское королевство губят не средневековые предрассудки и не колдовство Мерлина, а привнесенные инженером-янки пушки, порох и электричество. Английский писатель Теренс Х. Уайт в своей артуровской фэнтезийной тетралогии под общим названием «Король былого и грядущего» (1938–1958) предлагает осовремененную версию золотого века, основанную на идеях пацифизма и интернационализма, актуальных для середины XX века. В финале романа речь идет не столько о достижении идеала, сколько о надежде: королевство Артура пало, но «на одно краткое сияющее мгновение» было явлено видение справедливости, благородства и рыцарственности – и видение это навеки останется непреходящей ценностью. После Т. Уайта ряд писательниц-женщин – Мэри Стюарт (в чьем цикле романов главным героем является не столько Артур, сколько волшебник Мерлин), Розмэри Сатклифф, Персия Вули – предложили новые интерпретации артуровской легенды, основанные на серьезных археологических и исторических исследованиях постримской Британии. Отказавшись от традиции рыцарского романа, эти авторы описывают Британию V века и образ подлинного Артура такими, какими они были или могли бы быть. А Мэрион Зиммер Брэдли не только тщательно воссоздает кельтское общество V века, но и предлагает крайне оригинальное видение артурианы – интерпретацию артуровского мифа в феминистском ключе – с точки зрения женских персонажей, Феи Морганы и Гвиневеры.