Туманные острова - [29]
– Пушок!.. Пушок!.. – зовет Николай Николаевич…
Мягкий, почти неслышный шорох двух крыльев. На банную крышу садится сова. Два больших глаза, моргая, настороженно смотрят вниз. В них отражаются блестки речной луны. Сова ерошит перья и крутит головой при всяком подозрительном звуке.
– Ну как? – шепчет Николай Николаевич.
В прошлом году мальчишки принесли на кордон больного совенка. Николай Николаевич ловил для него мышей, ездил в город за витаминами. Совенок выжил. Он постоянно сидел на спинке кровати, охраняя сон своего спасителя. Потом совенка поселили на чердаке бани. Может, всю жизнь быть бы ему желанным пленником. Но однажды в потемках услышал он из леса призывный крик и отозвался. И потом уже целую ночь шла перекличка.
– Пы-у… – кричали из леса.
– Пы-у… – отзывался голос с банного чердака.
У кого сердце не дрогнет. Открыл судья окошко на чердаке…
Недели две каждый вечер возвращался Пушок на чердак и находил там приготовленный для него корм. Потом, видно, сам научился ловить мышей. Перестал прилетать. Но стоило в сумерках подойти к бане и, повернувшись к лесу, терпеливо позвать – являлся.
Зимою судья жил в Воронеже, а летом в двадцать четвертый раз приехал на Усманку, ну и конечно, в первый же вечер к бане. Позвал…
– Помнит. Вы подумайте, пережил зиму, потомство, наверно, выкормил…
Мы сидим у бани на снопах высохшей лебеды. Плавают в тумане лошадиные спины и головы.
– Пы-у! – зовет голос из леса.
– Пы-у! – отзывается с бани.
Шорох крыльев. Будто никого на крыше и не было. В сарае начинает возиться потревоженная куница, шуршит крыльями кобчик. В сетчатом ящике бегает кулик-веретенник. Каждое лето Николай Николаевич выкармливает и выхаживает прорву лесной животины. Подбитого воробья отнял у мальчишек, чайка запуталась в рыбной сетке, лосенок увяз в болоте, в сорочьем гнезде пастухи подобрали молодую куницу. Все находки поступают к Николаю Николаевичу. На прокорм лесной братии судья ловит мышей, червяков роет, мучных червей выращивает. Так проходит у него отпуск. Двадцать четыре лета подряд. Студенты с биостанции приходят в его «пансион», ставят опыты, наблюдают. Хлопоты со студентами доставляют судье тоже немало радости. Я по первому разу принял его за профессора биологии. Может быть, он и стал бы профессором, если бы в восемнадцать лет верно определился в жизни. Однажды я осторожно спросил его о работе. Махнул рукой:
– Кажется, жизнь прожил наизнанку.
Он то ли судья, то ли должен следить за судьями, чтобы соблюдали законы…
Счастье и аисты
Приносят аисты счастье?
Мы остановились на хуторе, где жили аисты. Крытая камышом хата стояла на лугу, окруженная ромашками и фиолетовыми султанами иван-чая. В траве виднелись нагретые солнцем красноватые лобастые валуны. Из таких же камней была сложена хата. Крепкие стены. На них кое-где виднелись царапины от осколков. На этом куске земли война растеряла много свинца и железа. В березе среди двора я нащупал четыре рваных осколка. Береза давно засохла, потеряла верхушку и стояла у дома, как отбеленная ветром кость. Хозяин не срубил остаток мертвого дерева. Прибил на верхушке деревянные перекладины с надеждой, что поселятся аисты.
Аисты поселились. Двенадцать лет назад построили гнездо и каждый год, возвращаясь из Африки, без ошибки находят камышовую крышу среди разливов воды и раненую сухую березу. Каждый год два-три голенастых птенца в середине августа становятся на гнезде во весь рост, машут крыльями – пробуют крылья. Потом они в первый раз слетают на камышовую крышу, первый раз меряют по лугу воду. А потом приходит день: с Балтийского моря, цепляясь за высокие сосны, ползут облака. Аисты делают прощальные круги над камышовою крышей, забираются все выше, выше и улетают в теплую Африку. Хозяин дома набивает в трубку отсыревший табак и думает вслух: еще на один год постарел…
Мы попросили напиться. Хозяин вынес горшок молока и деревянную посуду с теплой копченой рыбой. Сели на большой камень.
– Аисты приносят счастье?
Август Дужбри не спеша набил трубку, прислушался, как птенцы над гнездом трещали красными клювами.
– Что счастье… Сын с войны не пришел. Бабка пятый год лежит с ревматизмом. Этим летом телушку громом убило… Я стар верить сказкам. Аисты делят со мною заботы. Сяду вот так на камень и гляжу, как летают, хлопочут. Гляжу, гляжу – от сердца и отлегнет. Двенадцать лет рядом живем.
Года четыре назад весна, растопив снега, вдруг отступила. Ударил мороз: мелкая вода и мокрые лужи оделись коркою гололеда. Прилетевшие аисты ходили по льду и возвращались к гнезду голодные. День, другой – уже не стало силы взлетать. Сидят с обвисшими крыльями и даже клювами перестали трещать. Пошел старик Август в соседний колхоз просить лодку.
– Куда в такую погоду. Рыбаки и те неделю уже сидят.
Старик все-таки вышел в море и вернулся с корзиною мелкой рыбешки. Приладил к березе лестницу, накидал в гнездо рыбы. Потом еще раз выходил в море, а потом весна образумилась. Оттаяли болота, запрыгали по лужкам лягушки. Аисты положили в гнездо два яйца…
– Аугуст, Аугуст! – позвали из дома.
Старик ушел, погремел в сенях жестяною кружкой.
