Туман войны - [126]

— Сеньорита, ложитесь!..

Тах-тах-тахтах!.. тяжёлые пули одна за другой нашли свою цель и попали прямо в верхнюю треть груди «рыцаря». Я ожидал, что он хотя бы опустит оружие, но пули словно утонули в сырой глине, не оставив на броне ни следа. Американец мгновенно повернул ствол пулемёта в мою сторону и в тот же миг что-то тяжёлое ударило меня в правый бок. Но боли не было, я сместился вправо и продолжал давить на спусковой крючок. Потом земля вдруг со всего маху понеслась мне навстречу и ударила в лицо. Сил хватило на то, чтобы перекатиться на спину и в это мгновение я увидел как Анна вырывает из моих рук оружие и довольно умело сменив магазин, выдернутый из моего же нагрудного подсумка, беспорядочно палит куда-то. Но вот автомат замолкает. Девушка судорожно трясёт оружие и жмёт на спуск, но патронов уже нет. Некстати вспомнилось, что в своё время в первом же бою я так же запаниковал и чуть не погиб… Снова стало темно.

…Кто-то кричит. Значит, я ранен и от потери крови теряю сознание. Перед лицом белое платье сеньориты Анны, испачканное чем-то чёрным. Американец пригвоздил её к стволу дерева огромным тесаком, рукоять которого торчит у девушки прямо под левой грудью. Узнаю этот клинок: команданте Пелюда на спор рубил им молодые деревья по три за один замах. Гринго больше не обращает на дёргающееся в конвульсиях тонкое тело никакого внимания. Неторопливо он что-то исправляет в пулемёте, это занимает какое-то время. Но я даже пошевелиться не могу от страха. Вот он стоит надо мной, но смотрит в сторону лагеря и вдруг словно по его телу проходит судорога и этот здоровенный гринго валится рядом со мной словно гнилая колода. Превозмогая слабость и лёгкое жжение в боку, поднимаюсь на колени и подползаю на карачках к дереву где стоит не в силах упасть Анна. Девушка уже не двигается из левого уголка рта на подбородок сочится чёрная кровь, безжизненные глаза всё так же смотрят перед собой. Невыносимо трудно смотреть в глаза мертвецу, которого близко знал, невольно в голову приходит мысль, что скоро и ты вот так же будешь не мигая ждать, пока грызуны и птицы сделают своё дело. Превозмогая боль, отрываю руку от раны, к которой уже присохла мокрая от крови майка и закрываю покойнице глаза. С опаской дотрагиваюсь до своей раны, руке мокро и горячо, кровь нужно остановить… Сумка шамана всё ещё у меня на боку, пошарив в ней нахожу какую-то тряпку и прижимаю её рукой к дырке в боку. Гул в небе сменился пронзительным воем и вот на месте лагеря в одно мгновение выросла стена огня. В который уже раз за последние пару часов я оказываюсь ничком на земле. Боль в боку просто дикая, но это и спасает, потому что появляется потребность в движении и слабость от кровопотери не может полностью подчинить меня своей воле. Взрывная волна не причинила особого вреда, деревья и заросли лиан стоят в сельве сплошной стеной, а мы уже довольно далеко ушли от лагеря. Превозмогая боль и слабость, оглядываюсь вокруг и найдя взглядом отброшенный во время боя свой автомат подтягиваю его к себе за ремень. Сменив магазин и передёрнув затвор понимаю, что патронов больше не будет и ни с кем серьёзнее больного дистрофией шакала мне сейчас не справиться. Страх гонит вперёд, на север, вверх по высохшему руслу. Невольно отнимаю руку от тряпицы и подношу комок почти пропитавшейся кровью белой ткани к глазам. На незаляпанном чёрными пятнами клочке проступает чёткий рисунок: это брод на северо-востоке от лагеря, вот казармы и минные поля… Это была карта, какие я видел только у пленных рейнджеров-федералов и американцев с вертолёта, сбитого прошлой осенью. В затуманенный мозг приходит догадка, буквально ослепляющая своей ясностью — старый колдун шпионил для врага! Эта старая обезьяна знала о нападении, но его слишком поздно предупредили и уйти он загодя не успел. Но зачем тащил меня с собой, почему хотел уберечь? И снова обрывки догадок сложились в простой ответ: он хотел выйти к своим со свидетелем, вот для чего он поил меня этим одурманивающим зельем. Так я переставал быть обузой и легко слушал всё, что он мне приказывал. Сухость во рту стала нестерпимой, но фляга осталась в лагере. Оглядевшись. Я понял. Что скоро поворот на северо-запад, а там через двести метров есть родник. Дойду, я точно знаю, что дойду!.. Теперь я знаю, что рассказать бригадиру Аламейде, когда доберусь до нашей явки в Порто Виллар, это самое ближайшее убежище, которое я знаю. Он помнит моего брата, вспомнит и меня, проблем не должно возникнуть, даже если я не знаю новое секретное слово. Выглянула луна и стало светло словно днём. Не знаю уж за что, но Иисус явно любит меня сегодня.

Щёлк! Мои рассуждения прервал этот тихий, но такой знакомый звук и сердце упало куда-то вниз от чувства неминуемой гибели. Я только что наступил на мину и теперь сойти с неё уже не получится, команданте Ставо собственноручно ставил эти «подарки», как он говорил. В последней отчаянной попытке укрыться за деревьями от волны осколков которые сейчас наводнят воздух я дёрнулся вправо за спасительный ствол дерева но в то же мгновение прозвучало ещё три характерных щелчка за спиной и там, куда я стремился. Это был «капкан», как его называл советский сапёр, когда наступаешь ты на одну мину, а срабатывают сразу несколько. Из такой ловушки ещё никто живым не уходил. Ослепительная короткая вспышка была последним, что я увидел, потом всё погрузилось в темноту.