Туман в зеркале - [11]

В магазине было очень холодно, в спертом воздухе висел запах старых книг, но теперь я обонял что-то еще, очень слабый, особенный и странно сладкий аромат. Он был резкий, и все же следы его были столь незначительны, что, когда я вдохнул поглубже, чтобы определить что это, он исчез. Но запах был мне знаком, и он был связан с какой-то ситуацией, с неким местом, в которой я бывал. Несколько секунд, пока я изо всех сил пытался найти это место, мысли вихрем метались у меня в голове — сумбурные обрывки образов, звуков, красок, и одновременно странное ощущение головокружения и слабости, однако все это было столь мимолетно, что едва я сумел ухватить что-то, как запах исчез, будто его никогда и не было. Я пришел к заключению, что, когда перевернул страницу-другую из книги, какая-то частица старого аромата, возможно, духов или пряности, засушенного цветочного лепестка, хранившегося там, слетела, и последний его остаток, прежде чем полностью раствориться в воздухе, достиг моего обоняния.

Я аккуратно поставил книгу на полку и, сделав это, быстро повернул голову. Снаружи, на улице, стоял мальчик. Он был одет в ту же, что и прежде, поношенную рубашку без воротника, но на сей раз выглядел еще более хрупким и скорее несчастным, чем просто озабоченным или отстраненным, губы его были плотно сжаты, огромные ввалившиеся глаза блестели как в лихорадке. Но то, что поразило меня с такой силой, пробудило мгновенный отклик и в то же время удручило и испугало, было выражение его лица — выражение такого страха и страдания, отчаяния и мольбы — и устремленный на меня взгляд, исполненный муки. Я не мог поступить иначе, только спуститься из магазина и попытаться догнать его, спасти его — вряд ли я знал, что именно. Но, когда я бросился, чтобы открыть дверь, и промчался вниз по ступеням в переулок, меня едва не сбил с ног огромный долговязый юнец, подходивший в этот момент к двери магазина и столкнувшийся со мной. В руках его была накрытая салфеткой широкая корзинка, из которой исходил горячий аппетитный запах, и когда я отшатнулся назад и попытался выпрямиться, он укоризненно проговорил:

— Мистер Монмут, полагаю, сэр, и вы чуть было не раскидали по улице ваш с мистером Бимишем обед.

Пока я в смятении и замешательстве отряхивался, извинялся и освобождал дорогу ему и его подносу, у меня была всего секунда, чтобы окинуть взглядом Крэб-Пэсседж. Мальчик исчез.

Итак, ощущение, что за мной наблюдают, было вполне реально, и, возможно, он следовал за мной через весь Лондон — а как еще он мог встретить меня в этом темном переулке, на котором не было даже таблички?

Если бы не молодой человек с корзинкой, который стоял, поджидая меня наверху лестницы в магазин, я бы предпринял попытку найти, где скрывается мальчик, поскольку теперь я был не только озадачен его внезапными бесшумными появлениями, но и обеспокоен его состоянием, таким он выглядел больным и оборванным.

Но сейчас я ничего больше сделать не мог. Я повернулся и прошел за юношей в магазин, а потом сразу же вверх по лестнице, мимо кабинета на втором этаже и по следующему шаткому пролету, крепко держась за перила — там было темно хоть глаз выколи. Наверху находилась закрытая дверь. Открыв ее, мы прошли в маленькую прихожую, к следующей двери. Юноша постучал.

— Войдите.

Я подумал, что голос принадлежит женщине, настолько он был высокий.

— Шоув, — сказал парень и придержал для меня открытую дверь. Я понял, что он объявлял свое имя.

Я осторожно ступил вперед.

* * *

Это была необычная комната, тянувшаяся, насколько я мог судить, во всю длину верхнего этажа, а окна ее смотрели на крыши. Она была мрачная, стены заставлены книгами в кожаных переплетах; здесь висели тяжелые портьеры из темно-зеленого плюша с большими ламбрекенами, а стол и кресла тоже были драпированы этой тканью. В дальнем конце виднелся изысканный камин из черного мрамора, над ним висело большое зеркало в резной золоченой раме, и, бросив туда взгляд, я мельком увидел отражение хозяина. Я обернулся.

Он сидел в низком кресле рядом с окном, маленькие пухлые ручки сложены на огромном круглом животе. У него были мелкие острые глазки, яйцеобразная лысая голова, и одет он был наподобие адвоката, очень формально, в старомодный костюм, с золотыми часами и цепью поперек жилета.

— Мистер Бимиш?

— Да, сэр.

Мужчина, да, но с высоким писклявым голоском, который я ошибочно принял за голос женщины или даже ребенка.

Он не поднялся, но жестом указал на место напротив.

— Шоу в сейчас удалится, — сказал он.

— Я не понял, что вы пригласили меня обед. Я чрезвычайно признателен.

— Пироги Снекера.

— С бараниной, — сказал Шоув из-за его плеча. Он накрыл на стол и теперь ставил высокие кружки и кувшин эля.

— Я вошел в магазин какое-то время назад — даже рискнул подняться наверх, но никого не было, и никто, казалось, меня не услышал.

— Я вас услышал. — Маленькие глазки Бимиша смотрели прямо на меня. Взгляд его был холодный, лицо выражало самодовольство, и я видел, что он испытывал радость от попытки поставить меня в неловкое положение. Я не стал отвечать.

— Люди приходят и уходят. Шоув на месте. Обычно они знают, чего хотят.